Сибирские огни № 03 - 1970

отмечает поэт и с каждой строкой все сво­ боднее использует библейскую символику. Теперь Лощилич, в отрепьях, с обгорелой бородой, изможденный голодом и работой, воистину похож на выходца из ада. Как и все рабы капиталя, пролетарии порефор­ менной России, он возводит современные вавилоны и капища для богачей. Как и все рабы капитала, он ненавидит господ и хо­ зяев жизни. Библеизмы в его речах — это привычная форма выражения мыслей и чувств, сущность же этих мыслей и чувств, всего мироощущения искателя рая резко изменилась: «Мартын томился, точно греш­ ник в пекле, но все же ликовал, как сата­ на». Раньше этого злобного ликования у простодушного, по-детски наивного искате­ ля райских кущ не было. Угрозой сонму притеснителей, лихоимцев, неправедных су­ дей звучат и заключительные строфы поэмы:- Свое возьмем! —он повторял зловеще.—На то от бога сила нам дана! — И в жаркой печи, словно в адской пещи, мятеж­ ный ухмылялся сатана! Успех поэм был очевидным и бесспор­ ным. Со дня выхода их в свет к Мартыно­ ву пришла известность, пришло прочное, уважительное признание его таланта, кото­ рое вначале распространилось в поэтиче­ ской среде, а затем охватило широкие слои читателей. Критика отмечала прежде всего чувство истории автора. У Мартынова «есть трагизм и настоящее чувство истории» (К. Симо­ нов). «У Мартынова свой подход к истори­ ческой теме, свое особое чувство истории» (С. Кара). «Леонид Мартынов дает в своих стихах новое ощущение истории» (Аа. Ольхон). Критиков волновал и более частный воп­ рос: как, каким образом и в историческом жанре Мартынов остается современным поэтом? В чем современность и новизна его повестей? Наиболее точный ответ на этот вопрос содержится в статье К. Симонова, опубли­ кованной в «Литературной газете». Констан­ тин Симонов — в те годы молодой поэт, ав­ тор недавно напечатанной исторической поэмы «Суворов» — едва ли не пристрастнее, самокритичнее всех разобрал мартыновские повести и сказы. «Мартынов,— писал он,— вообще иначе чувствует историю, чем большинство нас, писателей... Мы искали самых прямых ассо­ циаций, самых напрашивающихся перекли­ чек Если это XIV век — так непременно Мамаево побоище, если XVII век — так Минин и Пожарский, если XVIII век — Су­ воров. Но сейчас пришло время более глубокого, более пристального любовного отношения к истории»1, К. Симонов обосновал закономерность, внутреннюю необходимость для художника перекличек его сегодняшних ощущений, на- строений, мыслей с ощущением, настроешь- ем, мыслями тех отдаленных лет, в которых: он на время хочет расположиться, как пи­ сал К. Симонов, «со всем своим скарбом». Но от этих внутренних перекличек, от ощущения исторической темы как личного' переживания до поверхностных, подчас лу­ бочных аналогий,— заключал автор статьи»— очень большое расстояние. И теперь, спустя десятилетия, нельзя не присоединиться к этому суждению К. Си­ монова. В историческом произведении современ­ ность должна «подразумеваться» художни­ ком, но не вводиться на историческую сцену в «естестве» и «во плоти». Взгляд из прош­ лого помогает художнику определить скры­ тые процессы, происходящие в современно­ сти, выявить события и лица, концентри­ рующие в себе Время, но о внешнем харак­ тере или свойстве этих событий и этих лип ему нет надобности говорить,— они каждо­ му памятны и очевидны. Так, в «Домотканой Венере» Мартынов лишь подразумевает небывалые достижения науки в наши дни, науки, которая стано­ вится «нервной системой планеты». Тем су­ щественнее его мысль, что наука была спо­ собна озарить бытие человека и столетия назад и тогда поднять на ступень выше его духовное, нравственное развитие. Однако самое тщательное соблюдение исторической достоверности, любая «дань истории» не спасет положения дел, если в произведении будут «выпирать» поверхно­ стные аналогии, если они окажутся излиш­ не подчеркнутыми художником. В таком произведении не останется ни истории, ни современности, а будут лишь намеки и «применения», если вспомнить здесь пуш­ кинское словцо. При редактировании поэм, при подго­ товке их к отдельному изданию Мартынов вычеркивал как раз те места,, где слишком навязчиво обнаруживались подобные анало­ гии, где возникала опасность модернизации взглядов, чувств, настроений, всего внут­ реннего облика героев. Среди исключительных по единодушию отзывов на поэмы Мартынова'в конце трид­ цатых годов намечается одна интересная тенденция. Основной упор в этих отзывах делается на личность поэта, который су­ мел самоопределиться и в исторической те­ ме, сумел выразить личное ощущение исто­ рии и современности. Для критики тридцатых годов весьма су­ щественным оказалось то обстоятельство, что поэмы Мартынова противостояли мно­ гим обезличенным произведениям, в кото­ рых с поразительной «ловкостью и злобо­ дневно-юбилейной расторопностью заменя­ лось чувство истории стремлением «отклик­ нуться»1. Для критики тридцатых годов было важно, что идеи народного патриотиз­ ма могут быть выражены в сложнейшем 1 С. К а р а . Леонид Мартынов. Стихи н поэ­ мы. «Звезда», 1940, № 1, стр. 174.