Сибирские огни № 03 - 1970

■наиболее полно проступили бы именно эти черты пушкинского ума и таланта. Мартынов мастерски справился с зада­ чей, выбрав местом действия отдаленный угол Российской империи — Омскую кре­ пость, а героем поэмы — воспитанника шко­ лы толмачей, «инородца» Увенькая. История Увенькая изложена в полном соответствии с архивными документами. В 1808 году царское правительство разре­ шило военнослужащим и вообще людям свободного сословия покупать казахских детей, с тем, однако, условием, что по до­ стижении 25-летнего возраста они будут от­ пускаться на волю Торги обычно происхо­ дили на «острове пленников», на Иртыше. Вот там-то и был куплен казахский или, как долго говорили в Сибири, киргизский (определяя так все степные народности Ка­ захстана) подросток. Купил его полковник Шварц, старый служака, не лишенный вмес­ те с тем отзывчивости и трезвости сужде­ ний. Определив Увенькая в школу толма­ чей, которая готовила лазутчиков царского правительства в порубежных землях, пол­ ковник Шварц приблизил к себе смышле­ ного «азиатца». Случайная встреча с декабристом, пода­ рившим Увенькаю «Кавказского пленника», перевернула многое в его душе. Увенькай знал свою участь, предвидел ее: он обречен на гибель, ибо в кокандском ханстве су­ ществуют жестокие законы, и лазутчикам белого царя там нет снисхождения. Ему снятся тяжкие кошмары, его мучает раб­ ское положение в крепости. Потому-то «Кав­ казский пленник» и явился для Увенькая настоящим, откровением. Увенькай захвачен смутными надеждами и мечтами, он все ча­ ще думает о родине, о земле Сары Ишик Отрау. что в ререводе на русский язык озна­ чает «Тулуп-носить-кончай». Все вниматель­ нее прислушивается пленник к известиям о возникающих то здесь, то там волнениях,— в степи тревожно, тревожно и в Омской крепости. Крепость, школа толмачей, дом полков­ ника, молодая госпожа, подвергающая Увенькайку унизительным истязаниям,— все ненавистно ему, все вызывает озлобле­ ние. Однако он не может, не смеет вырвать­ с я из крепостных стен. Только пушкинская лира приносит Увенькаю утешение, поддер­ живает в нем вольнолюбивые мечты. Как залог неминуемого освобождения, звучат для него пушкинские стихи: «Редел на небе мрак глубокий». И хотя толмач тут же го­ рестно воскликнул: «О, Пушкин! Ночь еще темна. Еще темна над степью ночь»,— ощу­ щение редеющего мрака живет в нем и продолжает жить. Дентральное событие поэмы — известие о смерти Пушкина. Здесь Мартынов мастер­ ски использовал людскую молву, людское многоголосие,— вот доносится светская бол­ товня омских дев, лепечущих что-то про Николя, про Натали, вот слышится разговор штабных писарей, веско роняющих слова о знаменитом пиите, прекрасном сочинителе, убитом в столице на дуэли. Психологически значительна сцена, в которой полковница сообщает эту новость Увенькаю. Госпожа сыплет насмешливыми, язвительными, оскор­ бительными словами, но в ответ: «Раб Увенькай в дверях стоит». Гарнизонная да­ ма повторяет: «Ты слышал — Пушкин твой убит?» Пленника как будто нет, он не су­ ществует. О его внутреннем состоянии не написано ни одной строчки, но из контекста поэмы должно понять, как воспринял без­ вестный толмач гибель с в о е г о Пушкина, как он пережил ее.-«И то, что Мартынов не добавил ни «побледнел», ни «промолчал», делает эпизод еще выразительнее. Повинуясь внезапному решению, Увень­ кай бежит в степь. С'собой он захватил свинцовый типографский шрифт. «Мы эти буквы бросим в печь, и буквы превратятся в пули»,— рассудили мятежники в селении Баян-Аул. Но счастлив ли Увенькай? Поче­ му он думает о себе. «Увы! Не побороть тоски, не залечить сердечной раны»? Худо­ жественная прозорливость Мартынова ска­ залась в этом непредвиденном повороте те­ мы. Увенькай не может быть счастлив, ибо светоч поэзии, светоч духовных богатств и ценностей русского народа стал для него недосягаем. Внутренняя борьба заканчи­ вается в Увенькае вновь принятым реше­ нием: нести в большую, малую орду вольно­ любивые песни бояна, быть его переводчи­ ком, певцом: О, русский! Я тебя люблю. Ты слышишь, о тебе скорблю! Я, упиваясь гордой речью, ее созвучия ловлю И на восточные наречья переведу все, что люблю. Так во взаимном обогащении культур соседних народов видит Мартынов будущее Сибири. И хотя на наш взгляд, этому важ­ ному решению Увенькая все-таки не хватает внутренне-обоснованных мотивировок — в целом «Правдивая история об Увенькае» явилась решительным шагом вперед в твор­ ческом развитии поэта. В «Увенькае», как и в других поэмах, Мартынов широко использовал активные приемы монтажа материала. Мы едва не сказали «отснятого материала», но сказав так, не допустили бы большой ошибки. Сце­ ны, эпизоды, главы, части исторических поэм Мартынова обладают какой-то особой «кинематографической» зрительностью. Ча­ сто мы не замечаем материала, оставшегося «за кадром», иначе говоря, мы не ощущаем пропусков в поэме, а они есть и, оставаясь вне поля нашего зрения, по-своему ускоряют ход событий. При желании эти опущенные «кадры» мы можем дофантазировать, до- вообразить. Но наше внимание поэт концен­ трирует. на том, без чего эффект сквозного действия исчезнет, пропадет. В третьей части, к примеру, есть эпизод, в котором скупо обозначено: «Сумерки. Лу­ на. Полковник смотрит из окна на Омск...» Там, за речным поворотом, ему виднеются заводы свечной и шубный. Даже сквозь за­ крытые окна угадывается гниль и зловонье,