Сибирские огни № 03 - 1970
— Ну, что ж,— успокаивал его Ансон,— хороший фельетон. Тяжеловат, правда, из лишне запальчив, но выполнил свою зада чу — отстегал головотяпов. Зубцов был сумрачен. — Оказывается, мы негодуем и смеемся не в одно и то же время,— сказал он мне на третий день.— Смеемся мы уже потом, смеемся, когда остынем, когда примирим ся, шагнем к равнодушию. У некоторых это быстрый процесс,'но — не у меня... Люблю читать веселый фельетон, смакую, когда он брызжет остроумием и царапает кого-то довольна. Н о— писать!.. Нет, видимо, этот жанр не в моем репертуаре. Если я скажу, что Зазубрину не нрави лись в людях лесть, угодливость, лакейст во, лицемерие, то читатель удивится: стоит ли говорить об этом, какому порядочному человеку все это нравится?! Но дело в том, что нетерпимость к этим человеческим по рокам была так обострена в Зазубрине, что он ожесточался даже против совершенно безобидных слов и поступков, продикто ванных обычной доброжелательностью, вниманием. Когда в Канске распространился слух о том, что в Иркутске издается роман За зубрина, отдельные работники культуры об ратились к нему с просьбой ознакомить их с фрагментами этого романа. Зазубрин со гласился. В средней школе номер один со бралась местная интеллигенция, главным образом педагоги. Зазубрин сделал крат кое вступление, прочитал две главы. Когда он кончил, председатель собрания дирек тор школы Франнов сказал: — Поблагодарим товарища писателя за... Владимир Яковлевич вспыхнул и резко бросил в его сторону: — Оставьте эту слащавую манеру иг рать в любезность! Франнов смутился, произошла неловкая пауза. Выручил собрание преподаватель словесности. — Товарищ ''писатель сердится,—- улы баясь, крикнул он,— но мы ведь тоже не лишены права выражать признатель ность! — И захлопал. Собрание обрадованно поддержало его аплодисменты. Неловкость была сглажена, но недоумение осталось. О втором похожем случае сообщил мне Андрей Низовцев, пожаловавшись на неза служенную отповедь со стороны Зазубрина. Низовцев обратился в письме к Владими ру Яковлевичу с какой-то маленькой прось бой, имеющей отношение к литературе, и попутно высказал свое глубокое уважение к автору большого, социально значительно го романа. Зазубрин просьбу выполнил, но в ответном письме отругал своего земляка- почитателя. ' — Чего вы топчетесь вокруг «большо- болыной». А чем вы маленький? Стыди тесь! Гаденько это у вас получается. Я смягчил огорчение Низовцева, сооб щив, что у Владимира Яковлевича это, видимо, «любимая мозоль» и что такую отповедь получает от него, надо полагать, каждый, кто невзначай на эту «мозоль» на ступит. Владимир Яковлевич, как все «ответ работники» Канска в 1920 году, полу чал «военный паек» с продсклада военко мата. — A-а, товарищ Зубцов,— ласково встретил кладовщик Владимира Яковле вича.— Ну какой же вы нефартовый чело век: ведь начатого- барана как раз нет у меня сейчас. Придется отрубить вам от пе редней части. Во .втором месяце произошло обратное. — Вот не везет вам, говариш Зубцов: баран уж начат. На вашу долю только пе редняя часть... Надо представить, как взбеленился Вла димир Яковлевич, столкнувшись с этой, плохо прикрытой дипломатией подхалима. Когда я представляю это, в моем вообра жении встает картина боя быков и крас ная тряпка, чтоб вызвать предельную их ярость. На этот раз Зазубрин на ближайшем общегородском собрании поднял вопрос: откуда начинается баран? . Надо снова вспомнить, что тогда он был еще не писатель Зазубрин,— он был просто Зубцов. Его заявление встретили с недоумением, шуточками, смехом: никчем ный сорный вопрос для Серьезной повестки дня. Но не так был прост и уступчив этот Зубцов. С пылающим от негодования ли цом, возбужденный, горячий, со страстной, волевой убежденностью гипнотизера он за„- хватил и увлек собрание. Встрепенулись, заговорили многие, ибо речь шла не о бара не и каких-то десяти фунтах мяса, а о без упречном поведении нового человека, толь ко что шагнувшего в новый и чистый мир. Речь шла не о кладовщике, зараженном микробами раболепства, а о гаденьком бы товом явлении— лакействе, о том, что его возрождают и поддерживают на очищенной земле те люди, для которых баран угодли во начинается с хвоста. Вопрос о моральной щепетильности, так непредвиденно вклинившийся в повестку дня, еще долго был всюду предметом об суждения. В истории с бараном, кроме брезгливо сти к барству и лакеям, я увидел еще од ну значительную черту в характере Зазуб рина — его неистовую настойчивость в борьбе, его кристальную честность, страст ную убежденность, покорявшую равнодуш ных и несогласных с ним. Таким он был в Канске. Таким он остался до конца своих дней.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2