Сибирские огни № 03 - 1970
по-своему, объяснить, что к чему и что надо сделать, чтоб было лччше. Вместе с частями .Красной Армии при шло в Канск большевистское пополнение. Организован был горком партии. Создан комсомол. Из столицы, из западных горо дов хлынули в Канск газеты, журналы, ки нофильмы. Создавались ликбезы, курсы: все, кто знал больше, учили тех, кто знал меньше. Проводились субботники и «неде ли чистоты». Столовая отпускала обеды; не очень сытные и не очень вкусные, но за то бесплатные. Создана была Центропе- чать, оборудована типография, начала вы ходить местная газета «Красная звезда». Центропечать и редакция газеты заня ли второй этаж бывшей конфетной фабри ки Коновалова. В нижнем этаже помести лась типография. Длительное время газета печаталась на толстой конфетной бумаге: на одной стороне газета, на другой — цвет ные картинки. Владимир Яковлевич прожил в Канске почти весь 1920 год. Тогда он не был еще Зазубриным — он был Зубцовым. Официально он был корректором Кан ской уездной газ'еты «Красная 'звезда». Та кова была штатная его должность. Надо полагать, первая советская должность в его биографии. Но в придачу к этой работе он был, и метранпаж, и выпускающий, и постоянный автор статей, фельетонов, за меток. Удивительно объемистым был кан ский период биографии Зазубрина. В этом году он преодолел изнурительную болезнь— тиф. Здесь же, в этЪм случайном для него городе, полюбил Варю Теряеву, девушку- студентку Омского сельскохозяйственного института, и навсегда соединил с нею свою судьбу. Вступила в город Красная Ар мия — Владимир Яковлевич установил де ловую и творческую связь с ее полит управлением. И кроме всего, он написал в этом же году роман «Два мира». Как-то утром, когда печатался 2-й или 3-й номер «Красной звезды», по крутой и узкой лестнице поднялся из типо графии наверх в редакцию со свежими сырыми гранками в руках молодой черно глазый и черноволосый корректор газеты. Какое впечатление произвел на меня тогда Владимир Яковлевич? Оче>нь трудно вспомнить, так как было это почти полве ка тому назад! Помню: передо мной стоял высокий, чуть долговязый парень, лет 25-ти, низко подстриженный, безусый, с крупным носом и острыми «хорьковыми» глазами. Эти глаза и пристальный, чуть ^хитроватый взгляд запоминались и побуж дали к ответному вниманию. Я не сразу познакомился с Владимиром Яковлевичем. Нас постепенно сблизила сов местная работа в редакции. Я был тогда секретарем «Красней звезды», Александр Антонович Ансон (он же секретарь горко ма) — редактором, Вивиан Итин (несколь ко позднее) — сотрудником. Ни с кем из нас Владимир Яковлевич не делился свои ми’ литературными замыслами. К тому же разговаривать «по’ душам» всем нам было- как-то некогда. Все были заняты до пре дела, ибо не было тогда ни одного «со-в- служащего» без общественных нагрузок, поглощающих его время целиком. Конечно,- иногда на работе мы делились настроения ми, обменивались мнениями по злободнев ным вопросам жизни, освещаемым в газе те, касались манеры письма, творчества классиков, но все это делалось обрывисто' и походя, в пределах, допускаемых служеб ными обязанностями. О глубине творче ского напряжения Владимира Яковлевича я стал догадываться только после выхода его романа. Только тогда я представил себе, какую титаническую работу нужно было проделать этому молодому еще пар ню, чтобы в одиночку разрешить целый ряд мучительных вопросов писательского- ремесла! Зубцов прочно знал, что — по Марксу — новому содержанию присуща и новая фо-рма. Отсюда следовало, что писать надо обязательно по-новому. Но как писать по-новому? Необходимый ответ надо было спешно извлекать из самого се бя, ибо танцевать от старых печек было недопустимо: все старое решительно и не терпимо отбрасывалось. Муки творчества в дни революции были муками вдвойне. Вспомним, в каком творческом смятении начал Либели-нский свою «Неделю», как искали той же новизны Лидия Сейфулли- на и Дмитрий Фурманов. Однажды (это было в первые дни на шего знакомства), поднявшись в редакцию с газетным оттиском в руках, Владимир Яковлевич спросил меня: — Это вы «Малыгин» -г- автор вот это го очерка? . Я подтвердил его догадку. — Печатались когда-нибудь? Пишете? Узнав, что я не печатался и не пишу, заметно был разочарован, но все же сразу как-то поуеплел в своих отношениях ко мне. — Я всегда радуюсь,— сказал он мне,— когда встречаю человека, способного к по этическому восприятию мира. Его радость была понятна. Зубцову до зарезу нужны- были собеседники. Его так волновал какой-нибудь вчера услышанный факт, «страшный» факт, что он не мог ра ботать, придавленный «чужой трагедией». Тогда он шел к нам наверх, чтобы «стрях-- нугься». Иногда его выводил из равнове сия даже не самый факт, а только про мелькнувший мимо образ — неясный сим вол какой-то волнующей, большой и неот ступной мысли. — Увидел вчера лошадь,— в его голосе звучали теплота и задушевность.— Костля вая, доска доской! Стоит посредине до роги. Расставила передние ноги, тянется' вниз мордой, чтоб ухватить с земли такую никчемную травинку. И не может! Не мо жет дотянуться! Передние ноги трясутся, задние подкашиваются, вот-вот сунется' вниз грудью. И тогда уж не встанет. Не мог пройти. А чего смотреть? Жалкая
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2