Сибирские огни № 03 - 1970
точное окошечко кирпично-красное лицо, сказала: ага, заходил утром та кой настырный пацан и выклянчил фуражку картошки. Набрал же це лых две‘фуражки, но оно, конечно, жалко, что ли, картошки-то? Иван пошел к северным лесным воротам. «Нет, здесь никто не про ходил»,— ответили часовые. Тогда он зашагал вдоль высоченного, ла герного забора. Сосновые горбыли, на которых местами поблескивали струйки смолы, были прибиты надежно и сверху заострены, так что ва риант «через забор» отпадал сам собой. Внимательно осматривая эту неприступную стену, Иван оказался в самом дальнем углу лагеря, где стоял какой-то склад. Между складом и забором была щель. Протиснувшись в нее, обнаружил лаз, возле кото рого валялась оброненная картофелина. Картофелина тугая, непророс шая—значит, недавно из овощехранилища. Раздвинув два болтающихся горбыля, он пролез в дыру и оказался за территорией лагеря. По едва заметной травянистой тропе поднялся на высотку и огляделся. На слегка всхолмленной местности хозяйствовал крепкий сосняк, лишь кое-где на полянах гостьями стояли березы да в колках обидчиво жались друг к другу осинки. Оттуда, с полян, холмов, поросших лесом, тянуло свежим пахучим ветерком, была кругом такая тишина, такая разумность и спокойствие, что Иван глубоко, как просы пающийся человек, вздохнул. В голове, обалделой от лагерного зноя и духоты, прояснялось. «Или на берегу, или там, у избушки пасечника,—подумал он.—Пи нигина же знает эту избу, ну, и повела их туда, чего еще!» Сбежал с холма и остановился на высоком берегу. Далеко внизу ле жала водная гладь; вся живая от мелкой волны, она нестерпимо блесте ла и, постепенно стекленея, уходила к другому, дрожащему в мареве, берегу. Вода ГЭСовского моря затопила когда-то пойму реки, образова ла здесь залив, а подмывая холмы, поросшие сосной, наделала множе ство бухточек с обрывистыми берегами. Над одной из таких укромных ■бухточек и стоял теперь Иван. «А пусть,—решил он наконец.—Пусть поразмыслит над тем, поче му они убежали? Мне теперь ясно. Надо дать ей время поразмыслить...» Оттолкнулся от кромки и, осыпая горячую глину, оставляя после се бя следы-борозды, длинными прыжками полетел вниз. Это было почти наслаждение —рушить ногами податливый склон, чувствовать, как ноги, пружиня, отбрасывают тебя от обрыва, и ты повисаешь в воздухе до следующего толчка. Полет, толчок, лавина, толчок —- полет —лавина! Внизу на песчаной полоске сбросил кеды, рубашку, брюки и—сразу в воду. Чуть не вскрикнул от прохлады, охватившей тело; и поплыл, ли куя каждой клеточкой, поплыл, громко отдуваясь, поплыл, поплыл. Аус тав, перевернулся на спину, зажмурился, замер, слушая веселую бол товню волкишек у затылка. Раскаленный лагерь, крики вожатых, вертя щиеся обручи —все отодвинулось куда-то, было только ощущение свое го послушного и легкого тела. Накупавшись, вышел на берег, растянулся на песке, руки разгреба ли теплый песок, добирались до влажного. А ведь из влажного-то песка можно слепить башни, стены, дома, дамбы! И руки заработали. Потом на линии прибоя насобирал корней, сучков, веток, и вскоре в песчаном городке поселились птицы, крокодилы, зловещие старухи, бравые солда ты. Он строил, возводил, насвистывал, ворчал, отдавал команды, по смеивался над собой: «В детство впал! Ну, точь-в-точь как Ваня-дура- чок из сказок». «Сказки... Сказки... Арабские сказки! —вспомнилось ему.—Поду мать только— она знает бездну восточных сказок! Не странная ли? ДО
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2