Сибирские огни № 02 - 1970

вились к уличным боям, но, поскольку до них не дошло, на грозных укреплениях обосновались мы, ребятишки. В те редкие, чуть потеплее, дни, когда мне разрешают погулять, я беру фанерку и отправляюсь на баррикады. На улице Правды баррика­ да особенно крута и скользко накатана. Машин нет, и я на своей фанер­ ке качусь беспрепятственно по всей улице до первого встречного сугро­ ба. Там можно приткнуться к снежной подушке, понаблюдать, что тво­ рится вокруг. В угловом доме напротив —пожар. Последние этажи кажутся рас­ плавленными. Пламя упругими атласными лентами остервенело трепе­ щет на зимнем остром ветру. Пожара'никто не тушит, воды нет... Осо­ бого любопытства у одиночных прохожих красный петух не вызывает. Дело обычное по военному времени. Кучка жильцов, расстелив на сне­ гу байковые одеяла и сложив туда спасенный скарб, безучастно смотрит вверх... Куда они теперь? У другого здания сметен снарядом фасад. Все пять этажей беспо­ мощно обнажили свое нутро. Ячейки комнат похожи на театральные макеты —так же правдоподобны и так же безжизненны. На третьем этаже, на краю обрыва — пианино. На его лакирован­ ной крышке —пласты припорошенного кирпичной пылью снега... Неза- •стланная кровать со свесившейся простыней... На оленьих рогах —шля­ па, пальто... Ходики на цветастых обоях... Беру свою фанерку и плетусь обратно. Навстречу мне твердо и пря­ мо шагает молодой, хорошо одетый мужчина. Одной рукой он придер­ живает на плече запакованное и завязанное шнурочками тело... Так но­ сят бревна. За ним вприпрыжку бежит маленькая девочка с косичками, моя ровесница... Кто у нее умер? Мама? И даже саночек у них, бедных, не нашлось.. В горле у меня — комок. Догнать, предложить свою фанер­ ку? Нелепо... Саночки, саночки, саваны, саваны... В ту зиму по улицам города потянулись они нескончаемой верени­ цей, детские саночки с длинными'белыми свертками. Ноги умерших, запеленутые в простыни, каменно вытянуты. Живые, горестно согнув­ шись, тянут за бечевку свой печальный груз. Сухо скрипят на сером снегу залатанные валенки... Мои саночки, вернее Димкины, тоже стоят у нас в прихожей — наго­ тове. Когда умерла та старушка, которая боялась выпить сырой воды, дядя Саша и папа отвезли ее на кладбище на саночках. Многодетная семья не раз пользовалась ими. Я боюсь взглянуть на саночки — они напоминают мне о том, о чем совершенно не хочется думать. ^ Мне становится холодно. Домой! Домой! Но еще одно впечатление суждено мне в этот день на улице Правды. Через мостовую, наискосок, петляя, мчится растрепанная девчонка- подросток. Она ничего не видит вокруг, только чует, что за ней гонятся. В прижатом к груди кулаке —кусок хлеба, стиснутый так судорожно, что между костлявых посинелых пальцев вылезают червяки сырой лип­ кой массы. , — Держите! Держите! Воровка! — истошно вопит женщина в плю­ шевой кацавейке, с трудом нагоняя девчонку,—Отдай! Дети у меня! Гадина! Нагнала. Беспорядочно бьет по лицу, пытается разжать девчонке руку. Но это невозможно: хватка мертвая... Струйка крови стекает по щеке «воровки» на расплющенный мякиш... — Что ж это я делаю, падла! — восклицает вдруг женщина. —* Иди...—И закрывает глаза ладонью.