Сибирские огни № 02 - 1970

копункт был доотказа набит беженцами из оккупированных пригородов Ленинграда. В ожидании какого-нибудь устройства, лишившиеся всего, они сотйями умирали от голода и болезней. Умерших часто скрывали под одеялом или в куче тряпья, держали их там, пытаясь сохранить продуктовую карточку. Парты, столы, школьные доски, двери, даже паркет были сожжены. Чтобы обогреться, костры разводили прямо на полу... Через пару дней после того, как я увидела, что такое эвакопункт, там случился пожар. Горел подвал, куда складывали мертвецов перед тем, как увезти их в грузовиках на братские могилы... Всю ночь дядя Саша и другие работники растаскивали по вестибюлю школы обгорев­ шие тела... Запах паленого долго сохранялся в здании. В школе той я потом училась. Будуар Зинаиды Павловны Ф Мама часто бывает у Зинаиды Павловны. В тот день, когда мы обе получили приглашение на чаепитие, я хо­ рошенько рассмотрела соседкино жилище. Квадратная комната с белой кафельной печью. На самом видном месте —туалетный стол и зеркало. Настоящий алтарь! Шелковые коробочки с духами расставлены впере­ межку с фарфоровыми амурчиками, собачками, кисками, расписными пасхальными яйцами. Шкатулочки, вазончики с искусственными цве­ тами, набор черепаховых гребенок, пудреницы, пуховки —чего там только нет! Целое богатство. Прямо глаз не оторвать. Дома-то у нас ничего подобного не водилось. На другом видном месте в будуаре Зинаиды Павловны,— постель. Шикарное ложе с никелированными шарами на спинках. Каждый ша­ рик подхвачен снизу розовым бантом. Постель застлана белоснежным кружевом и усеяна бесчисленным множеством вышитых подушечек. Вверху, на стене, два фото: Зинаида Павловна в молодости (опершись пухлым локотком на балюстраду) и бравый военный в красноармейском шлеме —первый муж. Тепло, светло, а главное, на столе —как до войны! —печенье, ва­ ренье, сливочное масло... Откуда? Тогда я этим вопросом не задавалась и благоговейно глотала угощение. Может, завтра позовут опять? Но «опять» зовут только маму. Она берет вышиванье и уходит в будуар на весь вечер. — А ты посиди, посиди у себя, деточка,— говорит мне Зинаида Павловна, загородив своим полным телом, облаченным в японский ха­ латик, дверь. Врата рая захлопываются перед самым моим носом. Я слышу, кац звякают ложечки —чай готовят! —смех... Глубоко оскорбленная, я залезаю в свой угол. А мама-то, тоже хо­ роша! Совсем нет дела до единственной дочери. Сидит, небось, ест слад­ кий сухарик. А я тут пропадай с голодухи. Правда, она отдаст мне свой ужин, это я знаю, но все равно... Зинаиду Павловну я невзлюбила тогда же, а на маму долгое время таила обиду. И только после войны, вспоминая, как за обе щеки упле­ тала мамин паек, я кое-что начала понимать. За возможность сунуть мне лишний кусок, моя гордая мама расплачивалась втридорога... А чу­ десные наволочки и скатерти, вышитые ею, до сих пор украшают будуар Зинаиды Павловны.