Сибирские огни № 02 - 1970

ках эмалированную кружечку и несмело, интеллигентно, задает маме один неизменный вопрос: — Ольга Сергеевна, голубчик, я сырой воды выпила... Как вы по­ лагаете, я от этого не умру? Не умру ведь, а? ...Через месяц она умерла. Но не от сырой воды, а от голода, И неделю лежала в своей комнате, все в той же лисьей кацавеечке и шляпке. Не могли достать гроб... Еще есть в квартире научная семья. Доцент Раппапорт и доцентша Раппапорт. У них дочка — Валерия. Про нее мне Зинаида Павловна сказала: — У Лерки ножка будет —сорокового размера. Мне представляется маленькая девочка с'длинными, вострыми, как лыжи, ступнями. Но я ее так ни разу и не видела. Раппапортов вообще никто не видел. Как они проникали в дом, когда выходили —это для всех было загадкой. В двух смежных комнатушках ютилась орава ребятишек. Отец и мать, отупевшие от недоедания, хоронили их одного за другим. Я не слышала, чтобы кто-нибудь из них плакал. Преступление и наказание ' В ту зиму дни мне казались нескончаемо долгими. На завтрак —стакан кипятку и крошечный кусочек хлеба. 1 — Вы скоро придете? —безнадежный вопрос к родителям. — Постараемся как можно скорее... У мамы новый наряд —толстые ватные брюки-галифе и стеганая ватная куртка. Иа ногах —чуни, самодельно сшитые из клочка овчины. Туалет венчает байковая ушанка. В таком виде мама, взяв портфель, ежедневно ходит в свой институт истории театра и музыки. Итак, они ушли. В первые полчаса я развиваю бурную деятель­ ность. Двери баррикадирую столом и диванными валиками. Помойное ведро—поближе к моему углу (мама-то на работе!). Что почитаем? «Трех мушкетеров»! И р-раз —под шубу! Бомбежки и обстрелы меня давно уже не страшат. Я лишь поглуб­ же зарываюсь в пыльный медвежий мех, чтобы не слышать грохота и свиста. Впрочем, наученная некоторым опытом, я уже знаю, что если просвистело и прогрохотало —значит, пронесло... Во второй половине дня, когда комната уже вся синяя —темнеет рано —я цепенею под своей шубой от слабости. Голод неотступно терзает меня, как зубная боль, которой конца не видно. На ум приходят недобрые мысли... Есть поступки, совершенные в детстве, которые казнят жгучим сты­ дом всю жизнь. Для ужина в ящик стола отложены три ломтика хлеба и три доль­ ки шоколада. Мне это хорошо известно, стол не заперт—мне вполне доверяют. А что, если от шоколадки отрезать совсем незаметный кра­ ешек? Этого, наверняка, никто не увидит. И потом, я ведь возьму СВОЮ долю... Острым ножом срезаю один пластик. Чудно, ни малейшего следа. Еще срежем. Еще... Еще... Вкусно-то как! Еще! Еще! Теперь —хлебца... От моей доли не остается и следа. Возьму немного от папиной. Опять пускаю в ход нож... Когда на тарелке чернеет последний ломоть, я хватаюсь за голову.