Сибирские огни № 02 - 1970
синими, с золотыми звездами обоями. Там много интересного. Есть жел тая шкура полярного медведя. Зубастая голова беспомощно распро стерта на паркете. Шкура обшита красным рюшем. За медведя обидно—• такой красивый зверюга, с настоящими зубами и когтями — и вдруг оторочен ленточкой! Есть зеркальный шкаф, а в нем бархатное платье Агнии Степановны, которое Ирочка иногда разрешает мне посмотреть. Папа, Петр Яковлевич, приходит домой поздно. Он шофер в каком-то очень солидном учреждении и возит самого главного начальника. Кра сивая черноволосая Ирочкина мама вкусно готовит. Совсем недавно ме ня здесь часто угощали —то грибным супом, то клецками. Теперь уго щения не дождешься. Правда, по Иркиным глазам я вижу, что она не прочь поделиться со мной обедом, но боится матери. Ну и ладно, и смотреть не буду, как они едят. «Левые» соседи состоят из Паши, хромого архитектора, которого ни когда нет дома, и Нюры, занимающей самую маленькую комнатку в квартире. Нюру у нас все немного остерегаются. Она носит крепжорже- товую розовую блузку с бантом на груди, грубые белые носки. У нее сверкающие серебряные зубы и золотые сережки в ушах. К Нюре часто ходят гости. Тогда папа откладывает скрипку и со словами: «Теперь уж не поиграешь»,— уходит в ванную проявлять фотопленки. Кроме скрип ки, он еще увлекается фотографией. Нюра отличается тем, что ей ничего не стоит воспользоваться чужой кастрюлькой без спроса, таким же путем прихватить какую-нибудь тряпку или налить себе «нашего» чаю. Мама снисходительно относится к этой Нюриной слабости. Агния Степановна намерена искать на Нюру управу. Оладьи из кофейной гущи Бадаевские склады, Бадаевские склады!.. Опустели полки гастрономов и булочных, мясных и бакалейных. Только на витринах по-прежнему, дразня аппетит, соблазнительно кра суются бутафорские коробки шоколада, пирожные, торты, окорока, ры бины и муляжи розовых поросят, одетых в поварские колпачки. Поро сята самоотверженно протягивают прохожим круглое блюдо с бежевы ми свиными сосисками. Добродушная поросячья ухмылка сейчас вос принимается как издевательство. Так же прочно, как обстрелы, входят в ленинградский быт продук товые карточки. У родителей они—зелененькие, «служащие», у тети Юли — желтая иждивенческая, у меня —розовая, детская. Новые кар точки очень красивы —глянцевитая плотная бумага и много-много ак куратных квадратиков, на которых чернеют цифры: 50, 100, 125, 150, 200, 300... Это — граммы: хлеба, сахара, крупы. Когда смотришь на но вые карточки, кажется, что этих граммов —уйма. Но когда «отова ришься» в магазине, то груз в кошелке почти невесом... Карточки сразу становятся в нашем доме главной вещью. Их дер жат под ключом, в полированной дубовой —еще дедушкиной работы —< шкатулке, Я не смею прикасаться к ним. Папа тоже не смеет. Карточки в полном мамином распоряжении. Как-то совсем незаметно растаяла наша чечевица. За ней исчез крахмал. Из него мама смастерила клейкие синеватые вареники. И я —* завзятая капризуля и привереда —ела их и только нахваливала! Меня часто терзают запоздалые угрызения совести. Подумать только: до вой ны я спокойненько отказывалась от котлет и жареной картошки! Часа-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2