Сибирские огни № 02 - 1970

удивляет грустная, многозначительная кон­ цовка всего стихотворения: Видно, это гы уж, пустыня, Та, в которой я уж не дикарь! Спокойно начинается «Наш путь в тай­ гу», еще одно стихотворение, в котором поэт обращается к волнующей его теме: Сибирь и ее изображение в современной поэзии. Редкие крестики убогих часовен, редкие селения, где «крик младенцев и овец», где «от смрада в избах прокисает пища»... Внезапно голос срывается на крик: Будь проклят тот сентиментальный лжец, Что воспевал крестьянское жилище! Я думаю о нем, как о враге, Я в клочья разодрал бы эту книгу... Нужен вывод, обоснованный, продуманный, объясняющий этот приступ негодования, презрения к певцам патриархальной дерев­ ни. Этот вывод —в образном обобщении, в сопоставлении двух временных катего­ рий — прошлого и будущего. Вот он: Я человек —и никакой гайге Вовек не сделать из меня шишигу. Осмысление понятия «человек», близкое Маяковскому, показывает степень нравст­ венной зрелости молодого Мартынова. «От­ крыть» этот образ ему довелось потому, что он настойчиво думал над тем, что та­ кое современный человек и каково его ме­ сто в современном мире, т. е. исходил из более широких категорий, чем категории местной исключительности и т. д. Каков есть и каким должен быть современник, ка­ кова есть и какой должна стать таежная глухомань —вот вопросы, которые сильнее всего волновали поэта. Конкретно, в дан­ ном случае, он не говорит об этих измене­ ниях, но в других стихах (например, «Же­ лезнодорожники») выделяет признаки ко­ ренной ломки кержацкой деревни, первые приметы индустриализации тайги. «В период между 1922—1928 годами,— пишет Мартынов в материалах к автобио­ графии,— я работал в газетах Омска и Но­ восибирска, писал сначала заметки, затем статьи и очерки, много ездил по стране как спрцкорреспондеит этих газет». Когда в 1927 готу началось строитель­ ство Туркестано-Сибирской железной доро­ ги, он первым из сибирских литераторов выезжает на полуторатысячную «трассу. За короткий срок Мартынов исколесил огромные пространства Западной Сибири. От лесостепных районов Прииртышья до солончаковых пустынь Средней Азии, от Тарских урманов до Риддерских горных разработок —таков размах его путешест­ вий и поездок. Не без иронии он охарак­ теризовал себя в одном из очерков: «Я. со­ трудник печати, «корреспондент», человек, который должен в сто двадцать строчек газетной заметки уложить восьмисоттысяч­ ное строительство со всеми его достоинст­ вами и недостатками». Эти слова относятся к периоду его пре­ бывания в черлакеких степях, на строитель­ стве мощного зерносовхоза. Автор явно поскромничал,—путевые ре­ портажи и очерки постепенно делали имя Леонида Мартынова известным не только в Сибири, но и в Москве. Он легко справ­ лялся с любым редакционным заданием, и помогала ему в этом одна черта характе­ ра, которую следует отметить особо,—его одержимость, его удивительная добросо­ вестность го всем, что касается предвари­ тельной черновой работы. Без этой черновой работы не придет и та «волна возбужде­ ния», которая венчает творческий процесс, которая на гребне своем подымает худож­ ника до поразительных открытий. В период создания исторических поэм Мартынов стал ученым-историкоч, исследо­ вателем архи'оз, старинных рукописей, мо­ нографий, географических и исторических трудов. Занявшись переводами и, в частности, переводами Ш. Петефи, Мартынов основа­ тельно изучил историю венгерской литера­ туры, культуры, государственности, изучил венгерский язык, которым, в конце концов, сумел овладеть. То же самое можно сказать о Мартыпове-журналисте. Он вникал в де­ тали строительного дела, постигал его воз­ можности и перспективы, беседовал с ин­ женерами, прорабами, рядовыми рабочими и жителями окрестных сел. Он интересо­ вался историей этих мест, устными леген­ дами и преданиями, особенностями психо­ логии коренного населения и приезжих ра­ бочих, их взаимоотношениями друг с дру­ гом. Вот почему строительный пафос, ко­ торый охватил многие районы Сибири, на­ шел в лице Мартынова достойного писате1 ля-очеркиста. Его приглашают сотрудник чать в журнал «Наши достижения». 1 В дальнейшем очерки Леонида Марты­ нова вошли в книгу «Грубый корм», кото­ рая была издана в Москве в 1930 готу. Дре особенности этой книги хотелось бы подчеркнуть. Первая —достоверность всего описанного автором, отсутствие каких-либо намеков на выспренность или лакировку. И вторая особенность —поразительная чут­ кость автова к новизне жизни. В очерковой литературе эти две особенности нередко не!- ключают друг друга: достоверность связы­ вают с устоявшимся материалом, с некой коренной породой бытия, а новизну — с приподнятым ощущением жизни, ее вое- торженно-романтической окраской. Леониду Мартынову в путевых очерках удапось до­ биться органического сплара достоверности и новизны. Его достоверность —нова, не­ обычна, его новизна — достоверна и трезва. В очерках Мартынова 'немало цифговых вьпушдок, злободневных для того времени проблем, но их достоинство для современ­ ного читателя —в развернутых описаниях и размышлениях автора, человека, бесспор­ но, про"овливого. Побывав в совхозе «Зер- нотрест». кодовый раскинулся на тысячах гектаров и был так велик, что, если на участке Кислы шел ливень, то на участке