Сибирские огни № 02 - 1970
что Георгию Суворову повезло: черты его лица запечатлены многими его друзьями, встреченными им на дорогах войны. «...Он был высоким и белокурым. Под волнистой шапкой волос синели глаза с прищуром. Загорелое округлое лицо укра шали щеголеватые усики. Красновато-брон зовые щеки его, обветренные дорогами вой ны и опаленные огнем непрерывных сраже ний, делали похожим его на индейца. Он как будто весь был сделан из красноватого металла. Закалка охотника и солдата чув ствовалась в. сильных руках и широких плечах». Строки эти взяты в кавычки условно: они, по частям, принадлежат перу четырех ав торов—журналиста А. Шадрина и поэтов М. Дудина, Н. Тихонова, и П. Ойфы. Но в них не изменено ни слова. Сложенные во едино, они составляют, как мы видим, совер шенно целостную картину. Удивительное единодушие в толковании образа! Оно сви детельствует о цельности и определенности его оригинала. Но, конечно, образ этот, не лишенный несомненной яркости и выпуклости, носит все же характер чисто внешний, поверх ностный. Нам же гораздо интереснее знать другое — каково то внутреннее содержание, которое кроется за этими внешними чер тами. Ответ на этот вопрос дают частично те же воспоминания. Наиболее конкретные и, видимо, точные слова сказаны о молодом по эте Н. С. Тихоновым. Вот одно из его сви детельств, относящееся к осени сорок вто рого года, когда он впервые встретил на сво ем пути Георгия Суворова: «Некоторые сти хи его могли быть еще не ' отделанными, незаконченными, но характер бойца закон чен». А вот — впечатление, сложившееся у Н. С. Тихонова позднее, год илн полтора спустя после первой встречи: «Он был из тех ладных молодцов, в которых чувствует ся что-то богатырски-молодое, и з а с т е н чив о е и д е р з к о е вместе». И, наконец, последняя характеристика, принадлежащая перу того же автора: «Пе редо мной стоял человек це льный , му ж е с т в е н ный и полный какой-то с кры той н е жн о с т и и грус ти» . От штриха к штриху, от характеристики к характеристике образ углубляется, стано вится менее одномерным, но — что особен но важно — не менее целостным. Можно ли эти постепенно, но неуклонно углубляющиеся черты характера героя ука занных воспомиь .ний отнести лишь за счет усиления зоркости тех, кто писал его пор трет? Видимо, нет. Дело в другом —р а з вив а л с я , у с л о ж н я л с я и у г л у б л я л с я сам этот образ, выз р е в а л харак тер самого молодого почта. Об этом со всей очевидностью свиде тельствуют те же воспоминания о нем, если их прочесть внимательно во временной пос ледовательности. «В дверь учительской со стопкой тет радей в руках врывается высокий белокур рый парень... В позе, в глазах — голубых, с прищуром — настороженность и е рши с тость». Это —из воспоминаний А. Шадрина, дру га Г. Суворова по красноярскому, предвоен ному периоду. А вот — январь или февраль сорок вто рого: «В комнату... вошел молоденький лей тенант, вся наружность которого говорила о доброй а р м е й с к о й выу чке и повад ках б ыв а л о г о с о лд а т а » . Это — из воспоминаний А. Суркова. И, наконец,—лето сорок третьего года! «В его лице меня поразило выражение в н има ни я и д о б р о ты, с каким он слу шал собеседника». Это — из записок однополчанина Георгия ленинградского поэта П. Ойфы. Какая быстрая смена в ыр а ж е н и я лица, отражающего неуклонные и з м е н е ния с о д е р ж а н и я души: от юношес кой ершистости, через армейскую выучку и навыки солдата к внимательной и доброй вдумчивости зрелого человека, желающе го и умеющего увидеть и услышать! И это — на протяжении всего лишь двух с по- ловиной-трех лет! Воистину, человек на вой не, если он не сгорел, подобно ракете, соз ревает быстро... Но, конечно, главным свидетельством стремительного внутреннего созре-вания Г. Суворова, человека и поэта, созревания, совпавшего с годами войны, являются его стихи. А также письма, в одном из которых он доверительно признался: «Война—эго почва, по которой я сейчас хожу, стихи — это мои вздохи». * * * Одно из первых стихотворений, написан ных Г. Суворовым в дни войны, посвящено его сестре Тамаре Кузьминичне —единствен ному родному человеку, рядом с которым он рос и входил в жизнь и с которым его разлучила служба в армии и война. Оно начинается словами: Легко ли жить с сиротством за плечами,— Но мы тянулись к знанью и труду!.. Эти слова могут показаться слишком пря мыми, общими и поэтому, возможно, рито рическими тому, кто не знаком с биографи ей молодого поэта. Для нас же они важны тем, что предельно точно отражают начало его жизненного пути, начало житейской биографии. Один из друзей Г. Суворова, касаясь его генеалогии, писал: «В жилах этого сильного, умного, веселого человека текла кровь его далеких предков —смелых иска телей новых земель, казаков Ермака, жила страсть природных воинов и песенников. В его роду по женской линии были польки, из семейств ссыльных поляков, были в ро ду и шаманы, старые хакасцы, с бубнами, обвешенными лентами, камлающие над кол-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2