Сибирские огни № 01 - 1970

надцатилетний лингвист ведет занятия настолько интересно, живо и содержательно, что «противная латынь» — это слова Анны Ильиничны — становится для нее ра­ достью, творчеством и на какое-то время и делом жизни. «Через несколько лет,— вспоминала она позже,— знание основ латыни облегчи­ ло мне изучение итальянского языка, которое дало мне возможность иметь зарабо­ ток и доставило много удовольствия»51. Римские вершины для юного Ульянова — это прежде всего Цицерон. Именно Цицерона — его трактат «О старости» — переводит он на родной язык с Анной Ильи­ ничной, именно Цицерона — речи в суде и на форуме— с особенным увлечением чи­ тает он в гимназические годы. — Как сейчас помню Ульянова,— рассказывает современник Ленина, учивший­ ся с ним в одном классе.— Он отличался феноменальной памятью и скорей нас всех запоминал латинские тексты Стоя посреди класса, он декламировал по-латыни речь Цицерона, обращенную против Катилины: — До каких пор, Катилина, будешь ты злоупотреблять нашим терпением? Класс замер, прислушиваясь к знакомым словам, в которые Ульянов сумел вдохнуть новую жизнь... Латинист, сидя на кафедре, слушал, прикрыв глаза рукой. Он не шевелился, а когда Ульянов кончил, он молча подошел к нему и обнял: — Спасибо тебе, мальчик! — сказал он ласково...52. «Час назад в аудитории коллоквиумов отгремели дебаты по статье Эйхенбаума в «Лефе»... Страничка из моего студенческого дневника, тесно уставленная красными буква­ ми. помечена 22 января 1927 года. О. это был жаркий спор| Острословы в тот день с особенной лихостью щеголяли каламбурами и парадоксами, много цитировали по- латыни, Профессор Мане, попыхивая с кафедры сигарой — на диспутах студентов он иногда позволял себе такую вольность,— удовлетворенно щурился, а заключая, начал с похвалы: — Приятно отметить, мы подняли хороший пласт... Профессор улыбнулся — Но... но ничего еще не взрастили. Этого не сделал и «Леф». К настоящему разговору об языке Ильича никго пока не готов. Что же касается его искусства живой речи, его выступлений в суде, го здесь, при всей бедности материала, можно сказать одно: легкомысленно выводить этот опыт из опыта Цицерона, только из опыта Цицерона или даже, прежде всего, из этого опыта. Влияние, что испытал на себе симбирский гимназист, лишь в слабой степени отразилось на языке, на оратор­ ской манере Ильича Тут любопытно другое: чего не захотел взять Ленин у Цице­ рона, от чего отказался, в чем превзошел его? Я спрашиваю вас, какую речь рим­ ского кумира вы поставили бы в образец? — За Росция! — Против Катилины! — За Клеуниия! Профессор выставил ладонь, как бы сдерживая катящийся на него поток вос­ клицаний. — Спокойней, друзья... Шедевры названы, и теперь я хотел бы попросить каж­ дого внимательно перечесть у Цицерона то, что вас особенно греет, пытаясь разглядеть в облюбованной речи сильное и слабое и тут же, в одной рабочей упряжке, прочесть вот это...— Профессор извлек из портфеля томик с силуэтом Ильича и назвал страницу.— Это речь Ленина за Лени та. В собственную защиту. Вчитайтесь в нее, вдумайтесь и вы увидите, насколько мощен, ярок — нет, не то, насколько по-ильичевски самобытен дар нашего Ленина в полемике... Я во второй раз следую совету профессора. Как и сорок лет назад, раскрываю тот же том на той же странице, просматриваю сделанные югда карандашные помет­ ки Я все еще студент,