Сибирские огни № 01 - 1970

} . , это дело — ямшина. А мама, та посердешней, повнимательней глазом, сразу поняла, в чем тут соль, и, хоть тяжко ей, было меня отпускать, тоже давай: да чего, мол, старый, тут особого, пусь-ка съездит, прогу- лятса по морозцу маленько. Отпустили. Приехала я в Тагул, отыскала Онуфриев барак и его комнату, а меня и впрямь не он сам, а его молодуха встречат. Ох ты горюшко мое! Да чего ж ты, думаю, такое наделал, а! Наши рыбу в два дни продали, понабирали чо надо и домой уже со­ брание, а я ни в какую. Не хочу ехать обратно в Белый Яр и хоть убей. Вроде заклинило у меня чой-то внутри. Так ведь и осталас. Поселилас у бабушки одной, устроилас «а ры­ бокоптильню, стала, значит, жить-поживать да на Онуфрия свово по­ глядывать. Тагул-от тогда был всего две улицы, где дом-от наш счас — тайга вовсю росла, где ж .тут разминуться двум человекам. Онуфрий-от как встретил меня первый раз, думала умрет от разрыва сердца, глаза вы- тарашшил, побелел весь и стоит ртом воздух ловит, как кетской чебак. Но нашел все ж в себе силенки улыбнутса, хоть и жалобно, и мимо пройти. А я и виду не подала, вроде это и не Онуфрий вовсе, а вроде пень березовый. , Так вот и пошла наша жизня. Он белет, как стена, при каждой встрече, а я будто и не замечаю его, хоть и в глазах мутитса и белый свет кругом идет. И все же прорвало его как-то, заговорил. С коптиль­ ни я как-то возвращалас и его встренула на берегу. Схватил он меня за руки, стиснул так, что пальцы хрустнули, глянул так, что у меня эти пальцы враз ледяными изделалис, и говорит: —• Дак как же это так? Да что же это? Ведь мне тятенька отписал, что ты за приезжего смолокура взамуж вышла. Сразу, как я из Белого Яра отбыл. А ты одна... — Эх, ты! — крикнула я ему, вырвалас и бежать. Губу закусила, рот'ладонью сжала, чтоб не реветь, и — бежать. А он с того вечера ровно ополоумел. Как с работы, так ко мне, как свободна минута, так ко мне. И ни бабки моей, ни людей не стыдитса, нашто уж тихоня застенчивый был, а тут все трын-трава. С полгода я его не подпускала, рвалас моя душенька на части, как у пойманной птахи, а не подпускала: «Женилса — живи». Потом как-то июньской ноченькой не хватило моих силенушек, сама к нему побежала. Косили они в ту пору под Ангой сено промхозовским коням и ночевал он на лугах в балагане. Ох, и звездочек в ту ноченьку было в небе! Крупных, горячих да слепящих, как жарки на солнечной елани! А луна плескала светом, буд­ то бездонное золотое озеро. Онуфрий все шептал мне: — Не верю. Не верю, что это ты. — Эх ты! — снова тогда сказала я ему.— Не веришь... А я в тебя все это время, с самой первой минуточки верила и даже не сумневалас. — Ага. Так и сказала: верила и не сумневалас, потому что так оно и было,— повторяет тетя Оля и долго ласкает нас улыбчивым синим взглядом. Потом прячет в стол потухшую трубку, снова садится за сеть и спрашивает тихонько, со скромностью.— А сказ-то ничо, а? Можно послушать? Мы молчим.