Сибирские огни № 01 - 1970
совсем забыла. Тебе ж чебачков малосольненьких надо. Ты ведь без че- бачков-от, как те чебачки без воды. Тетя Оля семенит к лавке, достает из-под нее трехлитровую банку и вываливает в здоровенную, как мазовский скат, миску пряную, в рас соле рыбу. — Да чего ты суетисся, Осиповна! Не надо мне чебачков,— отка- вывается дед Шутегов, пододвигаясь к столу, но отказывается так, что даже младенцу, будь он здесь, стало бы понятно, что чебачков ему надо. — Ишь ты, какой прихотливый,— усмехается тетя Оля, тоже при спосабливаясь на уголок. За столом всем тесновато, но ничего, устраиваемся. Некоторое вре мя молчание, только позвякивают о сковородку вилки. Лишь старик Шутегов что-то бубнит-бубнит потихоньку, посматривая заискивающе го на тетю Олю, то на Мишанку, то на Раду, не забывая, между про чим, об еде. Он ловконько так поддевает из миски чебачка, нескольки ми движениями спускает кожицу, подносит'его ко рту — раз-раз-раз! — будто губной гармошкой скользнул по губам: и от чебачка один хре бет. Старик откидывает этот хребет на стол, поддевает вилкой копну картошки, кусает хлеб и за нового чебачка. И таким же манером разде лывается с ним, быстренько и играючи, будто в миске и на самом деле не рыба, а горка губных гармошек и он, бубня что-то себе под нос, вы бирает, какая лучше. — Ты чо там бубнишь-то? — спрашивает тетя Оля.— Говори тол- . ком, ничо не понять. Старик так же масляно поглядывает на тетю Олю, но не торопит ся говорить. Раскрасневшийся, чуть захмелевший (почему-то , всегда хмелеет от еды), он успевает проглотить еще пару чебачков и еще пару навильников картошки и только после этого, обтерев рукавом рубахи губы, подает голос внятный и вразумительный. — Ах чебачки, ах чебачки! — икнув, взахлеб толкует он.— Вот цар- ска еда! И вобче все как-то ровно из золота: и картошка и хлеб. Как только ты умешь так готовить, Осиповна?гА моя карга,как заварганит чо, в рот не лезет, честно мое слово. — Эк какой, эк какой! — таращит тетя Оля глаза на Шутегова.—» Понес, понес! Да ты чо это, старый? Ты чо же это бабу-то свою конфу зишь на народе? Ты это, парень, брось. У нас так не делатса. Ты лучше ей самой об етом скажи, а нам это не к чему. Ишь, разошелся! — И скажу! — хорахорится опьяневший от сытости дед.— И про друго скажу. Ты чо, думашь, я ее боюсь ли чо ли? Пенсию кто полу чат? Я. С самой молодости кто деньги в дом мешками таскал? Я. Все скажу ей, старой ведьме, и таку встрепку задам, не возрадуется. — Федо-от! — в этот самый миг слышится из сенец голос бабки Шутеговой (она никогда не заходит к Типсиным и всегда зовет деда через двери).— Федо-от, падла старая! Домой! Ишь, повадился под ста рость лет шуры-муры крутить. Это надо же, до полночи черт-ти где про- падат! А ну, живо чтоб здесь был! Дед моментально белеет, роняет вилку и остекленевшими глазами смотрит на дверь, как лягушка в пасть гадюки. Потом соскакивает со стула и трух-трух-трух, беспомощным кроликом, к выходу — куда и за пал весь девался: вроде ветром сдуло. Был дед и нет деда, только крик в коридоре стоит. — Ха-ха-ха! — не выдерживает тетя Оля и прямо-таки наваливает ся на стол, подминая под себя и куски хлеба, и рыбью шелуху,— Вот это концертец, язви ее! Вот это иттракцион! Почишше, чем в кино, хо лера тебя забери!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2