Сибирские огни № 01 - 1970
И тетя Оля это сразу заметила. А заметив, вмешалась. — Вот так, роднуля. Никаких возраженьев и уросов, рыбалить по едем. На вольный дух! Там живчиком порастрясесса, интелегентец. — Тетя Оля! ■— Чо — тетя Оля? — Да это же здорово! Вы даже не знаете... — Знаю. Все знаю... Только не закатывай глаза, как Спартак. Ни к чему. Беги лучше одежку собирай, кака поплоше. И отсыпайса зара не. До свету поедем, а там ит комарья — не вздремнешь... Ну беги, беги... Прохладная рань. Зыбкое лиловое предзорье. Еще крепко спят со смеженными веками-ставнями тогульские ули цы, спит, закутавшись, как в пуховое одеяло, в туманы, неподвижная Кеть. А мы уже на берегу у Никитинской заводи, где, сгрудившись стайками, подремывают сплавконторские катера-газоходы, паузки и ту поносые толкачи, где возле каждого столбика или мало-мало тяжелой валежины веерами топорщатся десятки примкнутых на цепи лодок, баркасов и обласков, откуда начинают свое плавание все большие и малые тогульские посудины. Мягкая ватная тишь вокруг. Только слышно, как приглушенно вздыхают за высокими стенами лесозаводского заплота круглосуточные трудяги-локомотивы да изредка по-щенячьи испуганной тонко взвизгива ют циркулярные пилы. Но это та^ привычно с самого детства, как в комнате каждодневное тиканье ходиков. — Давай-давай, ребятенки, живчиком! —- поторапливает тетя Оля. Сгорбленная и чуточку косолапая, как и все рыбаки-чалдоны, большую долю жизни проводящие сидя в лодке, она смешно шаркает чирками по гальке, суетясь и покрикивая на нас. Она проворненько отвязывает от заиленной в берег коряжины свой пузатый и вместительный обласок, мы с Мишанкой погружаем в него бредень, кузова и другие монатки, предварительно примкнув к коря жине тележку, на которой было все это привезено, усаживаемся в обласок сами: тетя Оля в корме, я — посередине, Мишанка — поближе к носу,— и отпихиваемся от берега. Всплескивает под веслами коричневая, как чай, кетская вода. Ход кий обласок быстро набирает скорость, врезываясь в рыхлый ватный туман. Тянег сыростью и обдает освежающим незнобким холодком; Пахнет живой рыбой, илом и моченой древесиной. Я оглядываюсь на тетю Олю и улыбаюсь: хорошо! Хорошо! — ки вает тетя Оля, и тоже улыбается глазами. Она сидит, свернув ноги калачиком, чуть подавшись корпусом вперед, как тунгус на цыновке, и... попыхивает трубочкой. Она попыхивает трубочкой — и когда только успела закурить? — и вроде между делом, играюч-и, помахивает гиб ким черемуховым веселкбм. Веселко беззвучно и мягко, как мутовка в тесто, входит в воду и так же плавно и без всплеска поднимается над ней. Но от каждого тети-Олиного взмаха обласок будто сильной вол ной подталкивает вперед. Чудно! Мы с Мишанкой на реке тоже вроде не новички, и в руках у нас тоже весла, которыми мы молотим не хуже заправского перевоз чика, однако от наших прытких усилий куда меньше проку, чем от те* ти-Олиной «игры». От нас больше брызг, чем ходу. Заводь далеко уже позади.. Мимо проплывает баржевый причал лесозавода с высокими штабелями плах, с острыми стрелами кранов
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2