Сибирские огни № 01 - 1970

' азной семьи. И тут же вводятся детали, эпизоды, которые мало вяжутся с манера­ ми и принципами людей ее круга, наконец, с ее отношением к любимому мужу. Сопо­ ставляя некоторые поступки Ирины, нетруд­ но убедиться в их противоречивости, а по­ рою и несовместимости. В осадном Петро­ граде с совершенно незнакомым ей чело­ веком Ирина заходит в дом, в котором ни­ когда раньше не бывала; здесь идет на­ стоящее пьяное гульбище. С этого момента и начинается, ее активное, так сказать, па­ дение. Несколькими страницами раньше, когда автор рассказывал об истории зна­ комства Ильи Благовидова со своею буду­ щей женой Ириной, мы читали нечто противоречащее только что рассказанному. Происходило это в мирном еще Петербурге во время праздника. Илья долгое время ходил за девушкой, продающей цветы; на­ конец, она позволила ему представиться ей. Теперь Ирина Владимировна — жена инже­ нера Ильи Благовидова. Раскрывая дальнейшее падение своей героини, автор вводит эпизод, в котором неправдоподобно выглядит не только Ири­ на Владимировна. Совершенно несвойствен­ ным ему языком заговаривает вдруг ра­ финированный интеллигент, поэт, кумир буржуазной публики, упорно и небезуспеш­ но завоевывающий себе поклонников и осо­ бенно поклонниц: «Ирка, водка есть? — об­ ращается он к женщине своего круга.— Достань. На то ты и баба, чтобы все уметь». Контекст этой сцены совершенно исключает возможность интеллигентской бравады колоритно-сочным словом. Писа­ тель такой речевой характеристикой разо­ блачает своего героя, забывая о том, что утрированно грубая речь отнюдь не един­ ственный путь развенчания персонажа. Как известно, тургеневский помещик Пеночкин никогда не позволял себе грубых выраже­ ний, но разве от этого он стал более при­ влекательным? Все, кто читал роман С. Залыгина «Со­ ленная Падь», не смогут забыть того, что главнокомандующий партизанской армией • Ефрем Мещеряков из крестьян. Не забы­ вается эго не потому, что С. Залыгин часто напоминает нам о социальном положении своего героя, а потому, что Мещеряков ви­ дит окружающее по-крестьянски цепко и своеобразно, как другой человек вряд ли может увидеть. «Ефрем обошел колок, на­ ткнулся на копну. «Вдовья, видать, копеш­ ка!»— подумал, поглядев на нее, низень­ кую, скособочившуюся. Еще вдруг погля­ дел— нет, не мужичья косьба! Литовкой махала баба — неумелая либо вовсе дев­ чонка: прокос узкий, туда-сюда вихляет, трава нечисто скошена. Срам — не работа... И сколько их, баб, нынче в степи мается, мужицкую работу ломит? Заела война, до края заела!» Не забываем мы о происхождении Ме­ щерякова потому, что мысли и думы его опять-таки определяются близостью к зем­ ле, к пашне. Достаточно вспомнить о раз­ мышлениях Мещерякова перед парадом, о пахоте после того, как «за зиму с Колча­ ком управимся». И наконец: «Не-ет, гене­ ралом воевать несравненно легче! Скажи, хотя бы и Наполеон решающее сражение проиграл, потому что насморк его прошиб. Да мужик постеснялся бы об этом гово­ рить вслух. На крайний случай, сказал бы, что животом вконец замаялся, либо сердце у него зашлось, а то из-за собственной сопли воевать кончил, и все одно — герой». Персонажи последнего романа С. Залы­ гина потому столь близки и понятны чита­ телю, что они исторически конкретны, при этом их социальная сущность выражена убедительными художественными средства­ ми. В романе С. Залыгина наиболее ощути­ мое симфоническое воплощение получает горьковская традиция многогранного ра­ скрытия человека во всех его сложных свя­ зях с миром. Вполне очевидно, что принцип историз­ ма не исчерпывается лишь . строгим и не­ укоснительным следованием за документом и фактом. Важна при этом логика факта, умение придать ему художественную убе­ дительность, верно определить направлен­ ность его. Характерен в этом отношении случай, о котором с гордостью рассказывал К. Паустовский. После опубликования своей повести «Кара-Бугаз» писатель по­ лучил несколько писем от. ученых, которые настойчиво просили сообщить, в каком архивном хранилище обнаружено им пись­ мо лейтенанта Жеребцова, которое было приведено в повести. Но Паустовский вы­ полнить эти просьбы не мог, ибо письмо, в котором ученые нашли столько типично­ го для эпохи, было от первой до последней строки вымышлено. Если процесс создания художественно­ го произведения, как это делал Достоев­ ский, разделить на два этапа — изучение фактов, постижение правды действительной и — освоение высот правды художествен­ ной, то мы совершенно определенно по­ чувствуем, что, в данном случае Паустов­ ский успешно справился с решением обеих этих задач. Понимая условность такого разделе­ ния — правда историческая и правда худо­ жественная,— мы тем не менее пользуемся этими терминами, ибо они помогают ви­ деть разные этапы работы писателя: сбор, изучение материала, документов, фактов и процесс обобщения собранного материала, процесс художественной организации его. Если с решением первой задачи худож­ ники наши справляются чаще всего успеш­ но, то вторая -может быть решена лишь при условии, когда «весь накопленный ма­ териал вступает в какое-то химическое соединение с теми основными мыслями, идеями, которые выносил ранее в своем сознании художник»1. Достичь этого значи- ' А Г Ц е й т л и н . Труд писателя. Вопросы психологии творчества, культуры и техники пи­ сательского труда. М., 1962, стр. 246.