Сибирские огни № 01 - 1970

нального вопроса. Так же он поступил и в августе 1913 г. в статье «Роль сословий и классов в освободительном движении». Когда шла речь о сложнейших проблемах национального своеобразия, Ленин недовер­ чиво относился к скоропалительным сужде­ ниям, основанным лишь на впечатлении, на интуиции, не подкрепленным детальным, строго научным изучением всей совокупно­ сти фактов. Услышав от Лаццари на Треть­ ем конгрессе Коммунистического Интерна­ ционала слова о том, что он и его товарищи хорошо знают «психологию итальянского народа», Ленин заметил: «Я лично не ре­ шился бы этого утверждать о русском на­ роде» (44, 17). Национальные черты могут выполнять разную социально-идеологическую роль, со­ циальное проявляется в своеобразной на­ циональной форме. Национальный характер несет в себе сложную противоречивость, в нем сталкиваются и прогрессивные и кон­ сервативные общественные силы. Для Лени­ на определяющим был политический аспект в решении вопроса о содержании русского характера, он постоянно связывал его с кон­ кретной общественной обстановкой, рассмат­ ривал его с точки зрения перспектив рево­ люционного движения, с позиций и целей большевистской партии. И то, что Горький, по выражению Ленина, был «не политик», очень сильно поддавался чувству и настрое­ нию, приводило его подчас к ошибочным заключениям относительно возможностей русского народа. Горький считал, что «законы роста духа человеческого в общем для всех одинаковы, и... народы, запоздавшие в своем развитии, идут к общечеловеческим целям теми доро­ гами, которые проложены для них трудом передовых наций»1* 1. Он полагал, что после февральской революции Россия должна бу­ дет пройти более или менее длительный этап обычного буржуазно-демократического госу­ дарства, и лишь потом можно ставить вопрос о социалистическом переустройстве страны. Он думал, что В. И. Ленин и большевики, подготавливаюшие социалистическую рево­ люцию, хотят необоснованно, не считаясь с логикой жизни, перескочить через истори­ чески необходимый этап в развитии русского общества. В тот момент, когда шла война с Германией, когда страна была охвачена жестоким промышленным и продовольствен­ ным кризисом, когда рабочий класс потерпел численный и качественный урон в результате мобилизаций в армию, новая революция казалась Горькому не только несвоевремен­ ной, но и какой-то чрезвычайно рискованной авантюрой, которая может поставить под смертельный удар революционно настроен­ ных рабочих и интеллигенцию и привести к победе реакции, тех, кто был сме 1 ен с аванс­ цены истории февральскими событиями. Рождение новой жизни оказалось более мучительным, нежели представлялось до этого, и Горького испугали «крайности» 1 «Современник», 1912, № И, стр. 55. борьбы, жестокие формы классовых схваток. Как писал Ленин в письме писателю от 15 сентября 1919 г., Горький был окружен худшими элементами буржуазной Интелли­ генции и поддался их хныканью. Он слу­ шал, по словам Ленина, «вопль сотен ин- телллигентов» по поводу ужасов револю­ ции, но не слышал и не слушал «голоса массы, миллионов рабочих, крестьян...» (51, 49). В это трудное время у Горького «явно не выдержали нервы», «сумма боль­ ных впечатлений» привела к тому, что он в самый решительный момент не поддержал социалистическую революцию, хотя и одоб­ рял те цели, тот идеал, ради которых она совершилась. Он сползал на позиции абст­ рактного гуманизма, на общедемократиче­ ские позиции, защищал буржуазное, а не пролетарское понимание идеала свободы. Пожалуй, исходным моментом заблуж­ дений Горького был его тезис: «Революция без культуры— дикий бунт, лишенный смы­ сла и пользы, бунт не поможет народу стать добрее, умнее, честнее... Если мы не усвоим основные начала культуры — мы по­ зорно потеряем свободу»1. Писатель стал опасаться, что бурлящая лава народа, за­ раженная вандализмом и культуроотрица- нием, может сыграть трагическую роль в судьбе русской культуры. Еще в 1913 г. он высказал мысль о том, что русское понимание «последней свободы» почти всегда скрывает за собою «стремле­ ние от деяния к созерцанию, от культуры — к дикости и варварству» (24, 152). В годы революции Горькому стало казаться, что этот час «последней свободы» наступил, что революция дала «полный простор всем дур­ ным и звериным инстинктам, накопившим­ ся под свинцовой крышей монархии»2 и что наша страна может остаться без культурно­ го наследства. Горький преувеличивал «органическую антигосударственность», стихийность и анар­ хичность якобы «больной», «жестокой», склонной к разрушениям русской души. С анархическим мировоззрением он связы­ вал как «каратаевщину», так и «карамазов­ щину». Он утверждал: «карамазовщина» — активный анархизм, «каратаевщина» — пас- сивый:..»3. Обе эти «психики» он считал у «коренных русских» характернейшими чер­ тами, т. е. воспитанными и вызванными к жизни «социальной историей великорусской нации».4 Истоки анархизма он видел в исто­ рическом прошлом России, в Тех ужасных условиях, в которых жил наш народ и ко­ торые «не могли воспитать в нем ни ува­ жения к личности, ни сознания прав граж­ данина, ни чувства справедливости»5. В бро­ шюре «О русском крестьянстве» (1922) он проводил мысль, что русский анархизм — ' М. Г о р ь к и й . Революция и культура, Изд. 3-е, стр 3 1 .Новая жизнь», 1918, 3 марта. 3 М Горький и советская печать. «Наука», М.. 1965, стр. 352 * Там же. 5 М. Г о р ь к и й . Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре. 1918. стр. 41.