Сибирские огни № 01 - 1970
отнести домой снасти или багор, гарпун и обернутый вокруг мачты парус. Парус был весь в заплатах из мешковины и, сверну тый, напоминал знамя наголову разбитого полка...» — Нам еще многое надо посмотреть в нашем маленьком Кохимаре,— вежливо напомнил Манолин,, видя, что мы не торо пимся уходить от легендарной хижины. Мы повернули за угол. По выжженной желтоватой земле пробежали босоногие мальчишки, крепкие, загорелые Навстречу нам бодро шел высокий сухощавый старик в соломенной шляпе. Мы спросили его, не знал ли он писателя? — Дона Эрнесто? Как же! Конечно, знал. Да кто его у нас не знал? Он любил ловить рыбу И умел Знал повадки разной рыбы Оттого и вылавливал много. Старик, видимо, торопился куда-то, но успел высказать самое главное: — В океане есть даже рыба, которая но сит имя Хемингуэя. Он открыл дотоле не известную рыбу и тем самым утвердил свое имя не только как писатель, но и как уче ный... Жителей, которые знали Хемингуэя, в Кохимаре десятки. К одним из них он з.а- просто заходил как свой человек, с другими долго молча бродил по холмам Кохимара, с третьими — лишь раскланивался. Поэтому и рассказывают о Хемингуэе по-разному. Иной заявит: — Как же! Он был моим самым боль шим другом,— И покажет как семейную реликвию пригласительный билет с датой 13 августа 1956 года. Под приглашением подписи — Мэри и Эрнест Хемингуэй. А то услышишь самое сдержанное: — Что же особенного? Он жил как ры бак среди рыбаков... Большинство же кохимарцев, конечно, видели в Хемингуэе не только рыбака, но необычайно мужественного человека и зна менитого писателя. — Встретились мы как-то в море. Стоит за рулем великан. Седой. Широкоплечий. Смотрит на море как-то властно, словно хочет его укротить. И радостно. Помните: «Глаза были цветом похожи на море, весе лые глаза человека, который не сдается». Это говорит шестидесятилетний Франк лин. — У Хемингуэя были глаза мудрого ста рика и в то же время доверчивого ребенка,— продолжает Франклин.— Один раз было так, что мы его видели, а он нас — нет. Он смеялся и разговаривал с морем, как с че ловеком... Теперь мы не встречаем дона Эрнесто ни на берегу моря, ни в доках, ни на улице — нигде мы не видим его. Значит, его нет... Не встречаем, не видим, значит, он умер. Но вот как и что произошло там, в Штатах, в Кетчуме, близ Сан-Вэлли, мне ничего неизвестно. Скорее всего, это был несчастный случай... — А если он сам в себя пулю пустил, так это был протест против несправедли вости,— высказывает свои соображения мо лодой рыбак Хулио, рослый, белозубый кра савец. Ему с жаром возражает его подруга Каридад: — Наверное, от руки врага погиб дон Эрнесто! 1ак думает и мой отец, который часто встречался с писателем, и у них были серьезные разговоры, иногда они велись -в Финка-Виджия, куда отца приглашал пи сатель. Отец говорит: «Дон Эрнесто так все и всех знал. И вдруг самому на себя нало жить руки?» — Почти тридцать лет стояла его лодка среди наших, с нами он уходил в море, с нами и возвращался. Он наслаждался уже только тем, что жил, наслаждался солнцем, воздухом, морем. Не верю чтоб такой че ловек сам ушел из жизни!..— Это сказал молчавший до того пожилой человек с при вычной сигарой во рту. Он Йоправил рукой широкополую соломенную шляпу, затеняв шую от солнца его смуглое лицо, и степен но удалился в направлении моря. Об этих встречах и беседах в окрест ностях Гаваны, в местах, где находится дом Хемингуэя, я рассказываю не потому, что у меня зародилось сомнение в истинных об стоятельствах смерти Хемингуэя, хотя и кажется, что многое в них остается зага дочным. Эти встречи показывают, что люди, среди которых жил писатель, продолжают верить в жизнелюбие и мужество его. Во время бесед в Кохимаре я особенно остро почувствовал, как близок был Хемингуэй к людям. Для них он был своим, нужным, понятным. Такому человеку они хотели бы долгой-долгой жизни, а умереть он мог, по их убеждению, только героической смертью. Педро Бермудес Гансуаль как бы под тверждает эту мысль: — Как это могло случиться? Не верит ся, чтобы он сам с собой покончил. Он гак любил жизнь! И никого из себя не корчил. Чтобы научиться писать, он и в детстве и в зрелые годы учился жить. Он ничего не боялся, часто бывал в зубах у смерти, бо ролся с ней и выходил победителем. Нам напомнили, как в конце 1953 года писатель решил отдохнуть и, по своему обыкновению, отправился в Центральную Африку. На этот раз ему особенно не по везло: пришлось пережить две авиационные катастрофы. После первой западная пресса сообщила о смерти писателя, поспешила на печатать некрологи. Когда же Эрнест Хе мингуэй неожиданно объявился, выйдя из густых джунглей Уганды, некрологи смени лись безудержными приветствиями Причем, печатая их, падкие на сенсацию буржуаз ные газеты добавляли, что «погибший в ре зультате авиационной катастрофы великий писатель появился из джунглей, неся связ ку бананов и бутылку джина». На самом деле, верно было лишь то, подтвердил Рене, что кинувшимся к нему удивленным репортерам Хемингуэй сказал: «Мое счастье. Оно мне не изменяет». Но уже несколько часов спустя счастье снова изменило Хемингуэю. Присланный
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2