Сибирские огни № 01 - 1970

Кукушкина Рада Счастливая ездила в район на базар. Уехала ни с чем, а вернулась с двумя верблюжьими одеялами и нейлоновой кофтой. «Уметь жить надо,— хвалилась бабам,— уметь обеспечивать семью». А вчера к вечеру в «семье» не было уже ни одеял, ни кофты. Зато Спар­ так отнес в сельповский киоск два мешка пустых бутылок. Если ,это и называется умением жить, тогда понятно, почему у Радиных ребятишек на семерых одни штаны и полторы пары ботинок. А шум и гам на крыльце того сильней. Только как-то уже необыч- но, с другими интонациями, и вроде в этот неспевшийся хор включился еще один голос. Участкового милиционера Федькина. Точно, его. Толь­ ко о чем они, ничего не разберешь, сплошной гул. Хотя стоп! Будто скрип коростеля, над этим гулом взлетают слова Спартака; — Я честный человек! Слово будущего коммуниста — я честный человек! Потом мгновенное затишье. Отрывочные фразы; «Одеяла... Нет одеял». Снова гул. Вопли. И топот множества ног в сторону поссовета. «Ну, сегодня у Федькина будет денек,— с тоской думаю я.— Хватит разбору до самого вечера. Только вряд ли к чему это приведет. Федь- кин не умеет так красиво и убедительно говорить, как говорит Спартак, И кончится все тем, что Спартак с супругой и с детками спокойнехонь- ко вернется домой. А Федькин часа четыре кряду после этого будет си­ деть в конторке, курить горький, как полынь, самосад, плевать в угол сквозь зубы и материться потихоньку. В господа бога и в налимью скользкость цыган». После всего шума тишина кажется музыкой. Лежу, смотрю на сол­ нечного зайчика, который уже давно спрыгнул с нар и теперь поблес­ кивает мирно на шершавой нестроганной доске пола. Нежусь. Хорошо в утренней тишине. И вдруг — как бичом вдоль хребта. Да так, что прямо до костей, до мозгов всего скособочило. — Ку-ка-ре-ку-у-у-у! Бог ты мой! Как я мог забыть еще об одном горлопане. Еще об одном недобро^ существе, не дающем людям покоя. О петухе бабки Шутеговой. До того поганый петух — спасу нет. Без палки мимо не про­ ходи. Обязательно кинется и обязательно норовит долбануть в лицо. А уж голосок! Это он опять угнездился на свой кол, что торчит в плетне выше других у самой стайки, и опять будет орать без передыху, пока не охрипнет. — Ку-ка-рре-ку-у-у-у! Хорошо Мишанке. Вот уж кому позавидуешь! Посапывает себе до поры до времени, уткнувшись в мое плечо. Тому сейчас хоть из двадца­ тидюймовой пушки колоти над ухом — без пользы. А мне каково! «Так,— думаю я,— вчера петух проорал двадцать один раз. Очко. Если сегодня все пойдет такими же темпами, мне предстоит вздрогнуть еще девятнадцать раз»... Но к великому удивлению, петух, как-то испуганно кокнув и вроде захлебнувшись, захлопал крыльями, слетел с кола в картофельную ботву и умолк. Странно. Что это с ним? Не иначе увидел тетю Олю— Мишанкину мать. Почему-то из всего нашего большущего дома петух боится одну тетю Олю. Как огня. При одном ее виде им овладевает панический страх, он даже голос теряет и тут же спасается бегство1м. Но тете Оле, вроде, еще не время вернуться с рыбалки. Хотя при чем тут время не время. Раз Шутежихин петух подавился на полуслове, значит, тетя Оля где-то рядом. И скоро она придет будить Мишанку.