Сибирские огни № 12 - 1969
— Трус ты, Владимир Семенович!.. Ладно, приеду,— буркнул Ми- таль в телефон, бросил трубку и дополнительно выругался. Он давно заметил, что Глаголев избегал ресторанов: хотя город ве лик, всегда случалось, что кто-нибудь да видел их там, и если и не бол тал о том, то поселял в Володьке тревогу, что может разболтать. Было время, когда Глаголев жил легко и свободно, не опасаясь кривотолков, подвохов, всяческих «засечек». Но если бы Глаголева сейчас «засекли» за стаканом вина с Мигалем, ему, наверное, было бы неприятно.'Это понял Павел Елизарович и, презирая и кляня Глаголева, отправился к нему домой. Ляля занята в спектакле, Максим шатался по улице, и они допозд на сидели вдвоем, потягивая коньяк, принесенный Мигалем. Нет, ученый совет не прошел просто, как думали эти товарищи — Акатнов, Подгорный и иже с ними. Мигаль показал им, что зубы его еще не иступились. Они решили разделаться с ним легко? Не вышло и ре выйдет! Теперь он в открытую распишет кому следует институтские порядочки, и тогда уж — позвольте, он знает — все акатновские штучки рентгеновски проштудируют, и, если не всыпят как следует, то нервиш ки потрепят. Павел Елизарович пьянел на удивление быстро — сказы валось пережитое волнение. — Но Ты сморчок,— говорил он, просматривая рюмку на свет. Тя жело налегая на стол, со вкусом повторял:— Ей-богу, сморчок! Ты по чему молчал, когда я задал перцу твоему дружку? Нет, как я сказал, а? Он, говорю, не такой уж добренький, каким представляется. Его ува жают? Нет, говорю, перед ним юлят и заискивают! Потому что один взял власть. Никому не доверяет! Почему на месяц едет в отпуск, когда у него два месяца? Да знает, что без него вскроются безобразия. Нет, говорю, не такой уж он добренький, этот Акатнов! Рыбака зажимает? Пе дает ходу его докторской? А меня тут выволок ради чего? А ради того, что в комиссии был, когда в институте производилось справедливое расследование. Зол на меня и мстит! Как я его, а? Желваки так и заиг рали, зубы сжал, а голоса не повысил. Ох, выдержанная -бестия. Ли- са-а! , Они долго молчали. Глаголев, побледневший, как всегда бывало с ним после вина, прозрачными ручками, квелыми, какими-то немужски ми пальцами, снова и снова приглаживал и уравнивал блестящие воло сы заученным, ритмичным движением. Он усиленно думал о чем-то и был не пьян, и Мигалю казалось — чувствовал к себе уважение за то, что не распоясался, как Павел Елизарович Володька умел и любил го ворить, а сейчас молчал и, конечно, невероятно уважал себя. — Ты! — крикнул Павел Елизарович.—Молчишь. Думаешь, мне не понятно? Всю жизнь рисуешься. И передо мной рисуешься. ПозерГ. Что такое муха — знаешь? А видал, как лапки чистит? Она их от самых ло котков, да! А самый переносчик заразы и есть... Растопчет он тебя. Вот сообразит, кто писал эти, записочки в обком, а может —сообразил уже, если судить по результатам, он ведь и правда жук... да как поймет, кто стоял за тем пи-шу-щим...— Горбина и крылья длинного носа на лице по другую сторону стола выделились тенями, глаза расплылись в два черных пятна, словно на перепроявленной фотографии — Глаголев за дышал резче, с подхрипом, он давно уже чувствовал себя неважно.— Ты чего молчишь? Я ведь про тебя говорю. Он тебя в порошок сотрет! Сотрет, ты его знаешь. Владимир Семенович поднял глаза: /
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2