Сибирские огни № 12 - 1969
клонился ему) давал ответы с кондачка. Приняли решение тему за крыть. — «Вы уже пять лет показываете, как горит торф... в пепельнице,— говорили нам.—Покажите материалы, вашу-машину!». Что мы могли показать? —Олег продолжал рассудительно, но смысл его слов пу тался в сознании Сергея Николаевича — от бабьей, как вдруг решил,, тональности голоса Матвеева. — Может,—Матвеев казался все спокойнее,— Рудольф Александ рович разъяснит, что же мы могли показать в госкомитете? Акатнов едва не улыбнулся, когда сам выговорил: — Рудольф Александрович, пожалуйста! —от громогласности сво его имени Рудик выглядел еще беспомощней. И вот, такой стеснительный и застенчивый, клоня голову на плечо и к месту и не к месту улыбаясь, тихим, извиняющимся голосом рас сказал, как предан был идее облагороженного торфа. Это он, еще без наличия машин, в стаканчиках исследовал торф как будущее топливо для выплавки металла. Это он обмакивал торф в различные горючие смеси. Но Павла Елизаровича перестали интересовать научные иссле дования, его интересовал результат и... —он неожиданно поклонился Павлу Елизаровичу, почти как Матвеев, с поправкой на страдающий взгляд: «...простите, самореклама!» — Последнее слово вылетело ка ким-то уж совершенно голым из его уст, и он, окончательно застесняв шись, пошел на место в тяжелой напряженной тишине. Тишину взорвал молодо звякнувший (так бывает по весне в ночи, когда взрываются почки) голос маленькой быстрой женщины: — Разрешите, товарищи? Ах, товарищи, разве не понятно, что то варищ Мигаль хотел своим открытием занять центральное место в топливной промышленности, но у него не хватало ни силы воли, ни ду ха бороться за идею? Для большой энергетики вряд ли этот торф ну жен, то есть —наш торф! — в частных случаях, как на заводе легко плавких металлов, он, действительно, может пригодиться,—там на нем выплавляли,— но товарищ Мигаль-не согласен на частные случаи. Идея верна, мы пришли в лабораторию ради нее, но бороться за нее сейчас в институте нет возможности! Кого она напоминала? А, Маришку! Ну да, та же непререкаемость и звонкость и даже та же черненькая челочка. Сергей Николаевич по глядел на Мигаля. Павел Елизарович сидел очень прямо, уже не усмехаясь, с откину той головой. В нем, казалось, копились слова, мысли, чувства — все разом! —отчего большое лицо тяжело набрякло. Подавив в себе щемящее, Сергей Николаевич высказал свое: ■— Я думаю, ошибка была совершена в ту минуту, когда открывали лабораторию. Вину эту в значительной степени я обязан принять на се бя...— В слове «обязан» крылась насильственное™ над собой, и он не вольно отметил, что выбрал именно его.—Но мы, мне кажется, не должны обрушиваться на Павла Елизаровича Мигаля, с присущей юно сти—он обвел засветившимися глазами людей,— (а мы тут все юные!) безапелляционностью. Он говорил об истовости, с какой человек отдавался делу, вернее — поправился он —истовости, какую видели в нем. Когда сел, то понял, что поправился неловко: все заулыбались, а Глаголев, сделав плечом непонимающий жест, отвернулся к окну. — Пожалуйста, Павел Елизарович, вы скажете что-нибудь? — Тон Акатнова был почти предупредителен. -— Что-нибудь я скажу!..—Мигаль рывком поднялся.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2