Сибирские огни № 12 - 1969
знала, что будет на стороне Наташи. Хотя категоричные, обоснованные соображения Сергея убеждали. Но на время, пока слушала его. Анна знала несчастные парадоксы, которые иногда преподносила жизнь. Оста валась одна и понимала: девчонка окольцована раздражением товари щей, а оно никогда не являлось праведным судьей. Наташа не сдавала сессию, мучилась, но устраиваться на работу не думала. А Сергей не мог идти против мнения коллектива. Не хотел — понимала Анна. А по чему бы ей, Анне, не погцворить с ребятами? А может — написать ста тью? В газету. Дискуссионную статью! Сосны дружелюбно поглядывали, богатырски пошевеливая плеча ми: «Хочешь на «ты»? Мы тебя принимаем. Своя девка, право!» Анне' показалось — ей запросто быть с ними »на «ты». Идет рядом и думает спокойно, Анироко, и лицо у нее, вероятно, спокойное и хорошее, како го давно не было. В конце концов, все в жизни условно и все зависит от самой себя. Отношения с Искрой разве не в ее власти? Как и ос тальное... От этой мысли тревога, недовольство собою и ощущение соб ственной несчастности отшелушивались, словно после болезни, а с ними уходила неуверенность, которая связывала, по рукам и ногам. Анна открыла, что ничего в жизни ей не страшно. И как это весело — не ощущать никакого страха! Она могла бы пролететь еще столько же в одичалой тишине... ■ Когда все усталые, измученные, но заряженные радостью одолева ли вместе с поездом последние километры, Екатерина Агабековна, сидя в углу купе, стащила шапку и взбила волосы: — Хорошо — йерно? — Очень. Давно бы так! — на правах старшей оценила Лада. — Мне все казалось, не пойдет. С моим-то носом! Метелкина сказала, что мне бы играть горняшек или официанток. — Она у вас того? — блестя глазами, покрутила пальцем у виска Маришка — видно, на правах младшей. — Марина! — прикрикнула Анна и отвернулась к окну, сжевав улыбку. А Екатерина Агабековна изображала, как подбирали всем изда тельством ей прическу. — Понимаете, с моей-то элегантностью и вдруг этакое модерновое антраша! —Она проделывала немыслимое движение у головы, волосы вставали дыбом, обнажая крутые скулы, вздернутый нос нахально ого лялся, а девчонки покатывались от хохота. И действительно, когда она говорила: «С моим-то изяществом!»—< становилось неловко: возразить вроде нечего, а вместе с тем оскорбля лось что-то красивое и светлое, что внушала она. — Нет, послушайте,— просила Катя,— про моего Ломова я сегодня в лесу все поняла! Про солдата его. Вместо того, чтобы давать лирику выше и выше, у него вдруг рассказ о том, как получил солдат отпуск. И вообще, рассказ о детдомовском, обделенном парне. Этакая биогра фия героя осложненная., И все шито белыми нитками. Чувствую — об ставляет это дело! А на черта оно, когда нужно настроение. Должен быть рассказ настроения, чтобы захватило горло. А он разыгрывает на строение, сбивает меня. И еще одно: уж очень многословно обосновы вает сюжет! Анна слушала Катин голос, ловила взгляд и пыталась отгадать, сколько во всем этом сгорает ее существа — для Ломова сегодня, для Веселовского завтра, для Титова через месяц. Вся она, с ее резковатыми жестами и звонким голосом возбуждала в Анне какое-то новое, покой- но§ и доброе чувство.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2