Сибирские огни № 12 - 1969
Наташа в подробностях, не стесняясь ничьего присутствия, рассказыва ла, как рыбнадзор ездил по Оби в баркасе, выменивая на водку ото бранную у браконьеров нельму, и утопил несколько ящиков с рыбой. Девчонки договорились до того, что она не давала им своих кон спектов, не помогала на контрольных. Вот, тут уж Наташа прямо взбе силась. Вскочила и завопила на Семенихину: — Да, и не буду никогда давать списывать! Они же вырывали у меня тетрадку по лабораторной по химии и по немецкому! Сами не го товятся и ничего не знают! Да, я высмеивала их за шпаргалки, да, и вслух об этом преподавателям говорила, да, я знала, они мне не простят! Но должны же они, наконец, заниматься как следует?! Противны вы мне за это, верно! Тогда встала Зина Лесная, эдакая скромная карамелька. — Можно вопрос задать?, Я у тебя не вырывала тетрадок, а чув ствую— ты и меня презираешь За что ты меня презираешь? — Не буду я ничего рассказывать,— насупилась Наташа,— когда в тебя плюют и ты не можешь ничего сделать...—она не договорила и села и продолжала шептать под нос, так что председатель крикнул ей: «Чего ты там шепчешь?», а сидевший с ней парень засмеялся: «Она ру гается!» А Мишка понимал, что не могла же Наташа рассказать о дурацком споре с девчатами. Как-то она заявила, будто у нее с «производствен никами» разрыв и в возрасте и в темпераменте. Как взорвало девчат это «в темпераменте»! Наташа, конечно, загнула. Хотела сказать, на верное, что ей еще хочется побеситься, «побалдеть», а им уже нет. Но им, тоже хотелось побеситься, просто иногда неудобно, и они не умели, как Наташа, чтобы всем становилось весело. Они больше оглядывают, ощипывают себя, не замялось ли платье. Не могла она рассказать, и как совала им книжки и журналы, натаскивала в разговорах. Им же все некогда, и ей это скоро наскучило, и она переметнулась в сто трид цать вторую группу, где дружила с девчонкой, но отбила у нее пар ня — по правде говоря, ненужного ей,— и теперь эта девчонка сидела на собрании и молчала, уткнув глаза в стол. Кто-то говорил, что если Наташа и филонила в Шарапе, то дава ла потом по три нормы и что если обращались к ней по-человечески, она объясняла и по математике и по начерталке. Верно, она все с лету хватала и запоминала и не могла взять в толк, как этого не умеют другие. Кондакова насмешка в глазах Суха ревой тоже часто убивала, но он скрывал, потому что на самом деле во многом неуклюж, неподготовлен, а в институт, видимо, должны лезть не все, а только такие, как Наташа, как Толик Барановский, как тот же Ганночка —с головой парень. И все же, когда голосовали за ис ключение, один Мишка поднял руку против да двое воздержались. То лик Барановский доказывал свою принципиальность и даже выступал, упирая на недопустимый факт пребывания в вытрезвителе. — Билет сейчас отдать?—спросила сквозь зубы Наташа, сделав шись серой. — Потом отдашь,— удрученно подытожил Ганночка. |— У меня он с собой! — Вышла и положила на стол билет. «Эх, дура, как могла!» — хватался за голову Мишка. — А что же Сергей Николаевич? — опять спрашивала Анна Юрь евна. Дался ей Сергей Николаевич! Сергей Николаевич все просил На ташу объясниться, подумать, понять, что есть справедливого в обвине ниях товарищей. Его глазищи понукали Наташу больше, чем он сам,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2