Сибирские огни № 12 - 1969
увешаны ватманом и призывами. Результаты сессии писались на дос ках, стирались и вновь писались мелом: «Подтянитесь! Группы А, ААБ,— 27—8 неудов»... «Поздравляем с зачислением на Ленинскую стипендию студента 5-го курса Григория Гайворонского»... Эх, какая жизнь! Мишка плыл по коридору, полному студентов. Уходить не хотелось. Хотелось сообщать и сообщать, что по математике получил четверку, кое-кому можно даже рассказать ее историю. Наташе бы Сухаревой! Но ее не допустили до экзаменов. Приказа об отчислении еще нет, но сессию не сдает... В вестибюле, одевшись, он подошел к роботу,.которого звали «Бра тец» и которого видел тысячу раз, и нажал кнопочку. «Братец» замотал руками и скрипучим голосом объявил: «В институте обучается 10 тысяч студентов. Факультеты...» В общем-то, это был робот не робот, вставлен внутрь магнитофон- чик и все. Вот в кино показывали робота: ребенка укачивает, коляску возит и песни поет. Мишка все же пожал руку «Братцу» и вспомнил, как здесь встретил впервые Наташу Сухареву. Тогда его покоробила ее высокомерность, с которой похлопала по железной руке. ...На вступительных экзаменах он Наташи не видал Сухарева медалистка и сдавала одну математику. Мишка терпеть не мог медали сток. Это потом, в Шарапе, он влюбился в нее, как дурак, и тут же возненавидел. Ему казалось, он долго ненавидел, а сейчас вспомнил, что простил все уже, когда посвящали в студенты. Ну, конечно, он сра зу же и простил ее. В тот вечер на этой лестнице горели свечи, на верху стояли жрицы Математика и Физика и держали чашу с пылаю щим спиртом, а сквозь огромную шестеренку проходила к ним за студ-билетом худенькая, простенькая и все же непохожая на других лохматая девочка Наташа Сухарева... Мишка побежал. Мороз играл с народом и валял дурака, поте шаясь над согнувшимся Мишкой. Но Мишка изо всех сил оежал на автобус, чтобы ехать к ней, к своей Наташе. А потом— обратно в институт, в комитет комсомола. А назавтра... Мороз подстегивал. Подобных морозов в Зырянах не представляли, да и здесь, говорили, лет тридцать такие-то уже не буйствовали. Люди бежали бегом, никто ни на кого не смотрел. Только диковинные де ревья, вдевши ветви в толстые белые чехлы, корячились на улицах. Ни одного дерева не узнаешь: тополя перерядились в елки, клены — в ме тельные круговерти, шпалерами расставились вдоль проспекта, разве- сились над тротуарами, словно приготовились к карнавалу. Мишка Кондаков не мог себе простить, что не пришел, как обе щался, к Анне Юрьевне. Не пошел от стеснения, чтобы не подумали: приголубили парня, пристроили, а он теперь таскается, отнимает вре м я— ведь у Анны Юрьевны, когда ни приди, всегда бумаги на столе. А сейчас опять сомневался. Ага, скажут, без дела не зайдешь, а коль нуло— бежишь! И все же заскочил в подъезд и, отдышавшись в тепле, стал подыматься. Теперь уйти уж"е нельзя. Открыла Маришка. Радостно вскрикнув, поскакала вестить о го сте— ходить спокойно она еще не научилась. Анна Юрьевна вроде обрадовалась, повела в большую, оклеенную зеленым с желтым комнату. Он с приятностью вспомнил зеленые што ры, струившиеся на окнах, и плюхнулся в низкое кресло. Коленки сразу
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2