Сибирские огни № 12 - 1969

— Я не знаю... Чего и как надо. Как буду... Надо что-то делать. Я уже привез её... И вдруг Сергей Николаевич понял, что Подгорный привез домой из больницы жену. Мертвую... И что-то входило в грудь, тупое и опроки­ дывающее. 43 * Леночки не стало. Александр Андреевич знал, что придет такой момент. Знал еще года два назад: как-то очень сильно устав, лежала она на диване осунувшаяся, желтая, с заострившимся носом, а он, сидя возле нее, вдруг представил, что вот так же она будет лежать на столе, в гробу (про себя не произнес этого слова, но подумал о нем), может, больще загустеет желтизна, больше обтянутся скулы и округлый выступ над верхней губой. И потом, после того случая, он не однажды ловил се­ бя на мысли, когда она спала, что может вообразить страшную минуту. Становилось стыдно и холодно, он нагибался и целовал в щеки, в губы, она раскрывала глаза, и он радовался ее живым глазам и целовал в гла­ за. И в недавних словах Любови Давидовны не содержалось почти ни­ какой надежды, но он хватался за это «почти». И все же понять, что она, живая, милая, тихая, неделю назад не велевшая приходить к ней, потому что они совсем «забегались», еще два месяца назад двигавшаяся по этой квартире, перебиравшая белье в шкафу, сердившаяся за его опоздания, то поднимавшая кверху волосы, то распускавшая их (он отлично помнит ее перед зеркалом, как она смотрится искоса, вставши боком, не в силах определить, когда меньше заметна ее худоба, и расстраиваясь, что теперь ей «никак не идет») — понять, что такая Леночка, Елена Ивановна, Ленуха, исчезла и не поя­ вится, было не под силу. Он жалел Леночку, но странно — жалел и себя. Он имел право еще не ходить на работу, но не мог оставаться дома. Дома без конца пефебирал в мыслях, чего не сделал для Леночки, что мог бы сделать, будто ей теперь не все равно, а т о г д а она восприни­ мала его таким, как есть, иногда обижалась, но никогда не серди­ лась — знала, что он любит ее, и, коснись, за нее разнесет любого. Первые часы Александр Андреевич сидел у себя в кабинете почти бездельно. Можно, конечно, действовать. Можно пригласить секретаря комсомольской организации и спросить, какое принято решение о тех, кто безобразничал в колхозной столовой, поговорить о подготовке к зим­ ней сессии; можно проконтролировать нагрузку на кафедре начерта­ тельной геометрии — нет-нет, да ворчали преподаватели других кафедр, что там-де зря людей нагнали. Он знал, что кафедра обслуживает два курса целиком, а это — четыре тысячи студентов, одних дневников, но проверить не лишнее. И еще многое было .можно. Но едва Александр Андреевич представлял, как войдут, как приготовятся разговаривать с виновато-сострадательным выражением, во всем соглашаясь и уже со­ всем не споря, становилось невыносимо тоскливо и душно, и он опять сидел, смотрел на окно, за которым сыпал нудный, серый снег. Оживленный разговор в соседней комнате заставил подняться. Двое молодых людей и девушка — она могла оказаться и студенткой, и пре­ подавательницей института — спорили с Дорой Яковлевной, в чем-то убеждавшей их. Едва он вошел, замолкли. — К вам вот, Александр Андреевич,—Дора Яковлевна, технический секретарь, почему-то сердито взглянула на девушку. Слишком возбужденные, чтобы менять выражения лиц (а может.