Сибирские огни № 12 - 1969
общем, воспринял как-то трагично, не мог, видно, ни себе, ни мне про стить. А потом через год, наверное, вышли новые постановления о сель ском хозяйстве. И вот с тех пор... — Не пишет ничего горячего? — Почему же? Все, что пишет,— очень горячее — и эта его вещь, о зарождении колхозов, и другая — о гражданской войне, с сегодняш- ней-то вышки все виднее и, может, многое надо передумать, переосмы слить, тем более, что для будущих поколений два-три десятилетия не будут иметь такого уж различия, все сомкнется... — Но мы-то, теперешние* теряем?! — У нас в театре считают, что он загнал себя в $гол. А мне кажет ся — боится потерять аплодисменты, ему и так их не хватает, всем не доволен стал, ворчит... — А я знаю в чем дело! Я, кажется, знаю... Площадь Свердлова уже привычно жила: вдоль Малого и Большо го, к Цуму и от Него, катились встречные потоки людей. Машины кого- то ждали под буквой «Р», летели в проспект Карла, Маркса. Эскала торы метро спускали и выносили наверх темные толпы — они растека лись по подземным и надземным артериям города, осуществляя необхо димый дневной ток жизни. Вчера, прощаясь, держа протянутую руку Анны, Георгий Алексее вич сказал: «Позвоните, может быть, что-нибудь придумаем». Сказал ле ниво, несколько даже натужно (или сконфуженно?), переступая через что-то в себе. Ну, да, главное — его дело, их дело, оно мучало и держа ло его, и выходить из него в какое-то другое русло было для него не посильно. Анна почти пожалела его. Все это как-то смыкалось с тем, что рас сказала мать. Такой огромный и мудрый, держащий мир в ладонях, он в чем-то беспомощен. «Его беспомощность — в его силе»,— она не мог ла ухватить истины. Только чувствовала тонкую щемящую жалость и то, что человек этот после вчерашнего вечера стал проще, доступнее для нее. Что приближало к нему — слабость? Она же и возвышала его в глазах Анны. Он мучился, терзался, спорил, может быть — спорил с са мим собой. Выходило, он и тут учил ее? Взгляду на себя учил... Пожа луй, это она и имела в виду, когда сказала матери, что понимает его. Был ли Георгий Алексеевич искренен, когда заговорил о Сатарове?.. И вдруг в памяти всплыло лицо Хандогина — усталые иронические гла за в воспаленных веках, охваченные понизу паутинкой морщин. «Так вот ведь, Анна Юрьевна, я не мог иначе, Сатаров ваш не тот, совсем не тот, не поедет ведь он к вашей Сашеньке, и вообще — он должен пересмот реть себя в плане «ближе к жизни», то есть ответственность почувство вать перед лицом Земли обязан». Кажется, не говорил таких слов ста рик, но выходило все же, что он и Салахов были в чем-то едины. Анну словно толкнуло что. Захотелось встать и бежать, скорее бе жать, ехать домой, и снова пересмотреть, выверить, что же не так? Пре дельная честность, только предельная честность!.. Все отодвинулось от нее: прежние страхи и стремление во что бы то ни стало напечатать повесть и даже... получить деньги — все это вдруг стало для нее все равно, наивно и даже смешно. Она хотела одно го: попасть в свои стены, в которых когда-то так хорошо и покойно пи салось. И чтобы было тихо. И чтобы — гладкий стол и бумага. И перо... Она встала со скамьи и пошла, представляяг как удивится мать, узнав о ее решении уехать сегодня же. 4 Сибирские огни № 12 49
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2