Сибирские огни № 12 - 1969

— Но ведь вы же сами считаете... и я убеждена...— Гул кативших­ ся поездов рвал стены, не. давал говорить...— Овладеть литературным ремеслом — великое дело, а- потом уже... Помните, вы говорили: у ли­ тературы природа не менее загадочная, чем у науки. — Да, да, ваша девочка еще очень мало знает, но что он сам-то такое в жизни? О чем думает? Куда идет? *И зачем в Сибирь едет? Вряд ли поедет... ...Анна вернулась позднее Ираиды Васильевны, у которой и вечером была репетиция. — Где же мадам? — спросила мать, когда Анна рассказывала. — Поехала в Ялту лечить какую-то болячку, которую отыскала в себе, как сказал Георгий Алексеевич. Мать усмехнулась. •— Ты чего? — насторожилась Анна. — До чего велико значение интонации, когда передаешь что-то. — Напрасно ты это,— Анна прикрыла глаза, чтобы отделить от ми­ ра себя и Салахова — он все еще был с нею. И так и не призналась, что, передавая слова о болячке жены, вставила в них только одно сло­ вечко: «какую-то». И хорошо было ей и смутно. Лицо все еще купалось в сырой све­ жести, где-то близко и добро гудел насмешливый голос, как во сне слад­ ко лишая воли. Но досадно томили тяжесть в ногах и тайный протест против голоса, недоверие к тому, что говорил, вернее — зачем говорил! Неужели так важно объявить это ей? Разве она спорила? A-а, все учит... Ответственности учит. Всю жизнь учит! — Мама! — Анна откинула одеяло.—Мама, а что у вас получилось тогда с Георгием Алексеевичем? Вы работали, потом сразу раздружи­ лись, были разговоры, ты волновалась — что произошло? Свет от лампы, стоявшей на тумбочке возле кровати Ираиды Ва­ сильевны, широкой полосой падал из ее двери на пол, к Анне. Припод­ нявшись, Анна глядела на свет на полу. — Что произошло? — По тому, как не сразу и медленно откликну­ лась мать, Анна поняла, что она отложила книгу и думает о том вре­ мени.— Мы «Дарью Ивановну» его ставили, помнишь? Не помнишь? Но пьесу-то знаешь. Да про агронома, молоденькую девочку, приехав­ шую после института в колхоз. Мать напрягала голос, и Анна встала, прошла к ней, как была в ночной рубашке, и села на постель. — Он тогда много и хорошо писал. В газетах часто появлялись его статьи, заговорили о его таланте публициста. А рассказы и повести рва­ ли из рук, и всегда они были о самом больном. О нем спорили, его от­ стаивали, потому что получал порядочно и колотушек. А эта пьеса...— мрачноватая, конечно... Как в колхозе трудно, как Дарья, билась, иска­ ла верных решений — в общем, угрюмая жизнь. Отлично все были вы­ писаны, диалоги такие, что актеры на ура приняли, а ставить нельзя. Т о г д а нельзя было так ставить. Ну, поговорили на худсовете, он вос­ принял все это как мою инициативу. Сначала заартачился, потом начи­ тался официальных докладов, статей, кое-что подтянул, высветил, ну, вты понимаешь, как он мог отлично и умно переделать. Пошла пьеса... *Что ж, тогда со многими это бывало. — То есть, переделал все с точки зрения... во имя стратегии? ...— Если хочешь — да. И, в общем-то, все было вроде правильно, только... какая-то душа улетела из пьесы. Видела бы ты, как он в день премьеры вышел на сцену: постоял и ушел, только на актеров рукой показал — дескать, они за все в ответе. Не поверил аплодисментам и, в /