Сибирские огни № 12 - 1969

Только опять война, а я думала...— Он продолжал смотреть на нее и снисходительность, подзадержавшуюся на лице, можно было в равной степени отнести к ней и к нему самому. Но как всегда, что-то смутилось в Анне, и она, пометавшись, быстро проговорила:— Конечно, о войне вы должны сказать свое слово по-крупному. Теперь, ей казалось, это необходимо, и она умолчала, что ждала романа современного, что, на ее взгляд, у больших-то мастеров больше права на острую современную тему, чем у работников средней руки. — Мы сейчас с вами выпьем за мою Дашку,— прогудел Георгий Алексеевич, подняв палец и с несоответствующей моменту серьезностью, а потому неловко, поглядев на нее, и открыл крохотный полированный шкафчик, подвешенный в виде полочки. В шкафчике оказался серебря­ ный графинчик и пара серебряных рюмок.. Держа рюмку на весу, Геор­ гий Алексеевич налил тягучей красной жидкости, подал Анне. Еще ут­ ром, в театре, он сообщил, что у него родилась внучка Дарья — дочь окончила физико-математический факультет, вышла замуж за сокурсни­ ка, обоих оставили в научно-исследовательском институте в Москве. — Если бы не Дашка, укатили бы к вам в Обск, о тамошнем инсти­ туте сказки сказывают... А пока мы выдворили их в другую квартиру: журналисты одни уехали на два года в Англию. А то ведь крик, гвалт, заботы — работать невозможно, я уж сбегал в дом творчества, но не люблю там писать... ч Темно-красная тягучая жидкость отдавала вишневыми косточками. Дашка, Дарья, Дашенька — как ни назови крохотного человечка, этот новый запев в семье, они пили за него вдвоем, освещенные торшером, во вкрадчивой тишине квартиры — никакого движения ниоткуда не доно­ силось. От второй рюмки Анна отказалась так категорично, что только увеличила неловкость. И засобиралась домой. В передней, повязываясь перед большим зеркалом, наткнулась на грустно-ласковый, прозрачный взгляд за своим плечом. — Хорошо! — перекрестно махнул Георгий Алексеевич под подбо­ родком, будто торопясь объяснить свой взгляд: ему просто нравилось, что она в платочке и повязана вот так, концами назад. Она сразу почувствовала, как это хорошо — концами назад: просто и мило. А она-то хмурилась на мать, пожалевшую меховую шапочку под мокрый снег,— почти насильно заставила надеть свой платок. И с ощущением собственной неотразимости шла с Георгием Алек­ сеевичем с лестницы, по двору, по переулку к метро. Его желание про­ водить сбивало замочек с ее сдержанности и недоверия к себе — голос, слова, взгляд, сама походка становились мягче, затаеннее. И его голос звучал глуше, а слова падали реже и значительней, хотя были самые что ни на есть простые: «Осторожней, здесь ступенька», «Вам не хо­ лодно?», «Во время войны тут в заборе такие проломы зияли, через них по ночам общались с Гнедковым — отличный человек, хотя и критцк, погодите, познакомлю...». Проспект был залит светом, чтобы все видели, с кем идет Анна. Снег давно перестал и уже успел превратиться в кофейную кашицу под ногами. Машины с присвистом раздрызгивали его, хотелось брести и брести в теплой сырости — Анна вспомнила это свое ощущение на мо­ сковских улицах, в Сибири почему-то никогда не хотелось вот так про­ сто бродить. — Может, пройдем до Площади Революции? — он уже угадывал ее'желания, назвав следующую станцию метро. Несмотря на непоздний час и субботу, народу на улицах было не­ много, а ей хотелось, чтобы ветречь валила веселая, блестевшая глазам»