Сибирские огни № 12 - 1969

И вдруг за бинокль ухватился. На гребне песчаного свея, недалеко от скалы, бестолково метался из стороны в сторону мальчишка. Петляет, прыжками сигает, к пескам наклоняется. — Чего... Чего он там делает? — подсунул бинокль свой стажеру. Тот присмотрелся, заулыбался. Про взрыв-то не знает.. — Змею ловит. Бакшиш хочет. Тот мистер... Вчера вы с ним гово­ рил... Живая змея надо. Много ребят собирал. Бакшиш дает. Костя наслушан был малость про этот змеиный промысел. Есть в Египте такие искусные семьи — из поколения в поколение змею добы­ вают. По следам на песке, по поползу, по извивам определяют, какой здесь гад, из сотни пород ядовитого племени, брюхом своим тлена зем­ ного коснулся, где затаиться беспременно должен, в какой точке в песок он ушел. «Зачем ему змеи доспелись? — ненавистно представился в памяти «зять» — как черного шофера шлангом угощает... Коллекцию собирает или... тестю в коляску?» — Поймает, скоро поймает! — оживленно подергивался увлечен­ ный далекой опасной охотой Хасан, улыбчивый Костин помощник. Костя отнял у парня бинокль, и снова вгляделся. Змея уходила к ска­ лам, а следом за нею метался, добывал свой предсмертный бакшиш египтянин-мальчишка. «Не увидят!.. Не увидят его из-за скал... Громых­ нут!! Телефон бы!..» — затравленно оглядел Костя окрестности. «Тик- тик-тик» — отделилась от прочего мира песенка старых часов. Да еше сердце: «Эх, как оно бухает». Пружинисто тронул подошвами лесенку. И побежал. Сапоги его вязли в песках, заподсвистывала прокуренная грудь, застучало в висках. «Хасана бы надо послать. Молодой... полегче...» —ускоряя шаги, попрекал себя Костенька. Тело высекло пот, взмокнул лоб, заструило соленым и едким в глаза. Протирал. Не потерять бы мальчишку... По­ пробовал крикнуть — не смог. Задохнулся. Распростерло его на песке — хватает, хватает обжажденным ртом горячий, безвкусный и тощий, ка­ кой-то несытный воздух. «Тик-тик-тик»— опять отделилась от прочего мира песенка старых часов. Содрогает пустыню тяжелое, изнемогающее Костино сердце. Тяжко оторвалась с подошвы песков, в белых смерчах и дымных космах, серая громада скалы. Зависла над горизонтом, задумалась, прежде чем рухнуть, и тогда-то увидел Хасан — от прорана, что между скалой и песком, от яростных смерчей и огненных косм полетели в пус­ тыню, сольнувшись, обнявшись, два перышка. Два черных перышка... Грохотала над онемевшей пустыней песенка старых часов. Домой Северьяныч тащился пешком. Радость на Руси — пташкой летит, в босоножках скачет, а горе — носят. Тяжко. Тихо. Безмолвно. Беспечальны покосы и поля, равнодушны, спокойны леса, как вче­ ра, как на «троицын день» небо голубеет. «Не тебя ли, поле, он пахал? — молча вопрошает Северьяныч чер­ ные зяби и рыжие жнитва.—Помнишь, втаяла жаркая капелька пота его в твою истомленную черную ненасыть? Разыщи! Отзовись этой ка­ пелькой!... Затепли ее тихой свечечкой!..»