Сибирские огни № 12 - 1969

видела. В тот момент так стало страшно за него, родного, готового отор­ ваться от своей земли. Мало ли, что произойдет? И он, сосредоточенный и строгий, держал за плечи Ладу и Маришку и, казалось, был полон серьезностью минуты. Но может... И Анна билась в пустой огромной постели, подтягивая колена к под­ бородку, и затихала... Из темноты, засасывающей громадной воронкой, вдруг выплыла Са­ ша, чуть прорисованная, чуть набеленная, вроде бы гримом. Именно это представилось Анне под закрытыми веками: кусок бесплотного прост­ ранства, едва обозначенный румянами, наклеенными ресницами (под Искру!) и длинными круглыми руками и ногами — глупая, бездумная, наивная Саша. Она пыжилась, пыталась изображать романтичность, из­ рекать глубокомысленные сентенции, но они были взяты напрокат, как вся ее история: юридический факультет, отлыниванье от назначенья, пре­ одоление себя (не без помощи Сатарова!), работа юрисконсультом в Сибири — о, она-то и дала ей жизненный материал, чтобы начать пи­ сать, чтобы наметилась вымечтанная стезя — ах, трогательно, и все, как по нотам! Хандогин говорил про заданность.., Анна смела еще возму­ щаться и презирать банальный тезис «ближе к жизни». Но разве не им пользовалась, отсылая Сашу в Сибирь (будто столкнуться с жизнью можно лишь в Сибири)?.. Он и уловил его, хотя что-то мешало. Что ж, верно, Саша, ее волненья — все это лишь романтический флер. А жизнь? Господи, в повести она и не ночевала — жизнь, где все напрямую, без обиняков, где лучшая подруга преданно заглядывает тебе в лицо, доса­ дуя при том, что не спала с твоим мужем. Было так, словно случилось что-то с глазами. Она вглядывалась, напуганная и ожесточенная своей близорукостью, и видела лишь блед­ но-розовую мякоть, Несъедобную, как непрожаренное мясо. Разгляды­ вала холодно, будто не сама писала и выстраивала эти задники и ми­ зансцены. Что общего у Искры и той, опрокинувшейся на бумагу ее тенью, как полагала Анна. Даже тень обнаруживает несовершенства, в зависимости от положения источника света, и у нее то вытягивается огурцом голова, то удлиняются непомерно ноги, то нос вылезает так, что приходишь в смятение: а не таков ли на самом деле? А могут быть сразу три тени и все разные, грубые и едкие, как сама жизнь. Что ж, Искра в жизни, со всем ее пошлым багажом, богаче и интереснее, чем Саша. Анна села. Ей было жарко и тесно в воздухе, насыщенном разбух­ шими мыслями. Она пыталась представить слова и фразы, из которых складывалась Саша — и не могла. Не помнила. Что-то аморфное, глад­ кое; зализанное —-и ни одного резкого звука, ободравшего бы сердце или хотя бы кожу, равнявшегося бы жизни. Здесь, в этом свете, все обо­ значалось словами хлесткими, как пощечины, и Анна, оторопев, вдруг стала думать, что все ее «радения о ремесле» ничего не стоили. А дело именно в том, к а к написано и К а к ’ увидено. А «что» уже производ­ ное этого «как». Но «как» увидеть явление — это и значит — «что» уви­ деть? Все зависит от художника — что и в каком свете для него важно в жизни. И все эти «как» и «что», и последние события, и куски пове­ сти, примерные прикидки и сравнения — все мешалось, выпихивая на поверхность одну ужасающую мысль: не так, не так, совсем по-другому надо писать! И — «могу ли я по-другому?» Хотелось рассмеяться в лицо Салахову: так как же, значит, Сата­ ров не поедет к Саше? Он говорил это в Москве, в метро, когда прово­ жал Анну. Ему казалось, что утверждает правду жизни. И ей — ей то­ же казалось. А может, попросту отстаивал себя? Только она не разгля-