Сибирские огни № 11 - 1969

Но сегодня, вписывая формулы и эквиваленты в толстую клеенча­ тую тетрадь, он беспокойно косил глазом —вся их тридцатая группа сбилась на обычном месте, у правой боковой лестницы, однако Наташи Сухаревой не было. Правда, в последнее время она отстранилась от группы, и тут девчата на собрании были правы. Ольгу из тридцать пер­ вой, новую ее подружку, он отыскал внизу, во втором ряду, но и здесь не оказалось серого вороха Наташиных волос. Голос Сажина, ровный, негромкий, требовал тишины, и аудитория отвечала тишиной. Хотя Мишка видел, как там, где сидела их тридцатая, сновали руки, передавая бумажки. Самая тишина мешала ему слушать. Они собрались вместе не только ради задачки, они вместе против Наташи. Он вынул красную, уже потрепанную записную книжку. «Бойся стадного чувства» —вписал в узкую страничку. Кто же это сказал? Или это он сам? Хотел поставить в скобках: «Кондаков». Вы­ ше стояло: «М. Горький». Мишка усмехнулся и написал: «М. Кондаков». Он обегал глазами странички. Там были Горький, Маяковский... Чудак, выписывал фразы, потому что нравились — красивые! Не то вы­ бирал. Выбирал, что умел сам в жизни, что подтверждало его чувства. Значит, интересовался только собой? Подытоживал, что хорошо по­ ступал? Эх, Мишка-Мишка! «Бойся стадного чувства. Оно может завести тебя в дебри...» Ему казалось, он читал это или слышал, но не записал, потому что не видел отношения к себе. В какие дебри —Мишка не пом­ нил и дописал просто: «...непроходимой дури. Потом не будешь знать, как и выкарабкаться». Что верно, то верно. Он не понимал, что случилось вчера, когда началось собрание, и Толик Барановский поставил вопрос о Р1аташе Сухаревой. Когда дело изложили, Наташа поднялась за сто­ лом в первом ряду у окна. Она всегда сидела под носом лектора. Быва­ ло, в зыряновской школе хорошие ученики тоже норовили попасть на первые парты. Она встала, и почему-то сразу стало ясно, что она отдель­ ная -от них, она не с ними, и ей вроде на это наплевать. Это было в ее покойном черно-синем взгляде, в неярком, пренебрежительном лице — она даже жалела их за возмущение ею, будто это возмущение гроша ло­ маного не стоило и почвы под собой не имело. — Да, я сказала, что у меня нет матери, потому что не считаю ее матерью. Я давно не считаю ее матерью. Но ведь ты живешь с нею! Ты же ешь ее хлеб! — Да, ем. И что? Вы знаете его вкус? — Хлеб есть хлеб. Но отказываться от матери, чтобы получать сти­ пендию? Ну, это настолько чудовищно... — А я имею право получать стипендию больше, чем ты, во всяком случае,—она смотрела на Семенихину прямо, вскинув острый подборо­ док.—У меня лишь одна четверка! Почему я должна лишаться стипен­ дии в пользу лодырей только потому, что родители их мало зарабатыва­ ют? Или не могут их содержать? Ну и учись так, чтобы получать сти­ пендию за себя, раз ты пошла в институт — при чем тут родители? Как всегда, когда Мишка слышал ее голос, ее слова, он чувствовал за ней правду, не доступную ему. Не доступную —потому что он думал, как Лена Иголкина и как Зина Лесная и Рита Гонта, и даже как Семе- нихина, что отказаться от собственной матери по любой причине, безот­ носительно ко всякой стипендии —невозможно. Это равнялось преда­ тельству. И слушая девчат да мальчишек, которые говорили меньше и сидели с независимо окаменелыми или добродушно хитрыми лицами, он почти со злорадством смотрел на Наташу, покрасневшую и надувшуюся, но упрямо не опускавшую лица.