Сибирские огни № 11 - 1969

«Не келейку..— Настя побледнела.— Не копейку вовсе — миллион». ...И она — взяла и взорвала. Штаб позволил. И скала взлетела. Как бумага, вся зашелестела... А потом мы шли по той дороге, ло обломкам, розоватой пыли, как по снегу первому, мы шли. И тогда заплакала Настасья, и взяла Сережу за рукав, но Сережка отцепил, как будто гам не пальчики, а макароны, отцепил по одному — уехал, длинный, сумрачный,— на Усть-Илим. И Настасья тоже — не осталась... Видишь, папа. Нет тебе сюжета! Просто случай. Так сказать, конфликт экономики и красоты. — Ленин экономике учил нас. Думаю, что стоимость ракет, что летают в космосе, и, знаешь, стоимость всего, что на земле бесхозяйственно лежит,— равны. — Ленин нас учил и красоте! Первый же декрет об Эрмитаже... — Знаю, знаЮ. То и это правда. Просто — нужно думать самому... — Папа, извини меня. Разведчик, капитан Тишков!.. — Перед тобой. Почему ты вспомнил вдруг об этом! Я Тишковым был четыре года. Но давай о чем-нибудь другом.» 5 Ленин от студенческой скамьи и до заседаний Совнаркома слушал всех — с вниманием огромным. В убежденья веровал — свои. Пистолет эсерки и Колчак — все свой след оставило незримый... Но работник — всей страной любимый — нес с улыбкой ношу на плечах. Р Шушенском, где жил когда-то Ленин, я увидел за стеклом утюг. Сохранился. Новым поколеньям аюсмотреть. Потрогать. Ну, а вдруг! Вдруг — горяч! Не странно ль — вождь марксистов, тот, что землю всю перешерстил, все перевернул,— любил, чтоб чисто! Ворот теплый, глаженый любил. Я не вижу здесь противоречья, и, листая записи свои, вижу нечто очень человечье в мире революций и любви...) Галстук в крапинку, костюм простой». Как бы мы сейчас его одели! Как бы чаем-сахаром согрели! Удивили б всякой новизной... 6 Я приехал позднею весной. Солнце круг свой пасмурный чертило. Ласточка летала под стрехой. Мальчик вылил под крыльцо чернила. Я приехал позднею весной. Волга успокоение дышала. Льдины уползли — передо мной только зеркало земного шара! Льдины уползли — и до небес этот плеск, прозрачное движенье. Все приобретает новый вес: и воспоминанье, и смятенье... Ах, родня! Ах, кругом голова!.. После разговоров, слез неясных провалялся с книжкой день иль два, а потом про старый вспомнил ящик. Был у нас в чулане — где крючки, лески, гильзы, школьное лекало... Я искал свои черновики. Так сказать, искал свое начало. Не к тому, что дорожу весьма каждой строчкой, выдуманной мною. А к тому, что вот прошла зима, но хожу я сжавшись, как зимою. Я искал свои черновики. Может, в них начальные намеки, мальчика наивные стишки, ясности упущенной истоки! Я курил. Я думал. Я разрыл кукол, провода, чужие клади, В