Сибирские огни № 11 - 1969
чтобы попасть в Томский университет, где принимают только с двухлет ним стажем. Два года отбоярила, а ей не засчитали. Ее надули. И, ока тывается, она на целый год старше Мишки. А сюда на машинострои тельный сдала запросто. Вообще, ей все дается запросто. Очень было похоже на правду. Она говорила и говорила, и ему вовсе не требовалось отвечать. Он слушал, как в тумане, и только думал, что говорит она про свое, должно быть, ни с кем больше нё может она так говорить про свое, и сознание этого распирало, наполняло волнением. И еще почему- то думал, скоро ли остановятся. Непременно остановятся, и тогда-то и начнется самое главное, невероятное, он не представлял, что именно тогда начнется, но предчувствие э т о г о заставляло все замирать в нем. И они остановились. Только Наташа потянула от дороги и нырнула под шуршавшие ветки обширной березы, так, что он мимолетно поду мал, не высмотрела ли еще днем местечко. Но она обернулась и, прислонившись к стволу, положила ему руки на плечи, и он послал к дьяволу всякие анализы, и сопоставления. Он не помнил, как его рука коснулась ее груди, она юркнула ему в ладонь —и все. Он гладил голое шелковое плечо, лопатку, она вся была в его руку —ее спина, и ему хотелось кричать от страха за дев чонку, он прижимал ее к себе, целуя в глаза, в нос, в рот — куда попало. — Пойдем, пойдем куда-нибудь, пойдем,— говорил горячечно и бес памятно. ' % Был бы здесь сарай, как в деревне, он унес бы ее туда, на души стый сеновал —это слово «сарай» зазвенело в нем жарко, утратив по ганый смысл, который вкладывали в него мальчишки. — Ну куда, куда идти, смешной ты? Тебе никогда так не было, ска жи —никогда? —От полных, хрипловатых нот в ее голосе ему пере хватило горло. — Нет, нет, ты не думай, у меня мать добрая, она тебя полюбит, она тебя полюбит, она не такая, чтобы как другие... Она современная, она у меня такая... У нас и дом хороший, богатый... все есть —и коро ва, и телевизор, и хозяйство всякое... — Ну-ка, пусти, дурачо-ок,—ласково "сказала она.—Пойдем,— И вытянула из-под березы, осыпавшей их дурманным листом, точно хмелем. Он поймал ее еще раз, приподнял и поставил, не зная, что делать с нею. Не заметили, когда стало холодно. С моря тянуло знобяще, под нялся ветер, вмиг застудил руки. Наташа все взглядывала на Мишку снизу вверх, хотела улыбнуться как-нибудь по-своему, а выходило жал ко. Обхватив за плечи, он вел ее, непомерно счастливый. У домика еще постоял, пока она стучалась, а потом препиралась с Семенихиной. Его морозило как от озноба под тонким одеялом, а лицо горело, словно ободранное. Он и проснулся с этим ощущением — сжатый, боясь пошевелиться. Но лежать не мог. Схватив с гвоздя плащ и кепку, отворил дверь на крыльцо. Все еще спали. Толик Барановский, розовый ото сна, раз бросался на койке — мамочке бы любоваться. Сосунки! Едва развиднялось. Мишка пошел из-под сосен в сторону, где вче ра были. Березу ту, и не думал искать —не такой он слюнявый роман тик. Темные, членистые, с серыми опоясками хвощи, папоротники, бурые заросли полыни — все покрылось седоватым налетом инея. Листьев на сшибало за ночь —страсть. Он вскидывал сапогами шуршащие воро ха—за ними на траве, на обнажившейся в канавах земле оставались темные влажные следы. Такая уж она Сибирь: и не пахло заморозками, а на тебе. Холод забирался в рукава —Мишка забыл надеть свитер.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2