Сибирские огни № 11 - 1969

те — очень ядовитое пойло. И еще одной вещи никогда не верьте: са­ момнению! Я сравнил бы его с прожектором, в который попадает лет­ чик. Понимаете, слепит, а он... — Падает всей мордой о землю? —Анна сама не знала, почему вышло грубо: хотелось ли сбить его снисходительность или сделать себе больнее?— Значит, повесть моя... вы считаете?.. Георгий Алексеевич обошел стол, уселся, от себя прогладил рас­ крытую на какой-то странице рукопись: — Вообще-то, это, может быть, и не хуже того, что печатается. (И какое-то из этих слов больно толкнуло Анну!) Но... у вас быстрая утомляемость ума! — он посмотрел ей в лицо: —Творческой воли не хватает. Структура как-то распадается... А надо все держать в кулаке, понимаете? Анна кивнула. Он сам мешал следить за ним, мешал подсмотреть, как живет. Попробовала откинуться в кресле. За спиной Салахова угадывались в темноте книжные стеллажи, с белой надписью на стекле «не трогать», рассчитанной на юмор гостя. Красное пустынное поле письменного стола не поражало ни гранитом, ни мрамором — ни намека на чернильное сооружение! В глубине нале­ в о— она знала — висели акварели Георгия Алексеевича и чей-то эскиз декорации к его пьесе. Но кабинет странно расплывался. Только лицо высвечивала лампа: прозрачные светлые глаза и темные распадающиеся надо лбом волосы. Когда склонялся над рукописью, в густых волосах, в середине угадывалось туманное пятнышко кожи. Она старалась за­ помнить его, а оно, такое крохотное, рождало в ней еще что-то, путав­ шее ее отношение к Салахову и Сатарову. Он говорил, что надо идти по линии наибольшего усложнения, что диалог должен быть мускулистый и надо точно знать, кто чего хочет: герой хочет того-то и делает ход — чем выше автор над персонажем, тем глубже видит. — Хочу, чтоб автор чего-то ждал от героев в каждой сцене, в каж­ дой реплике — понимаете? Она смотрела во все глаза, понимала и удивлялась, как он может сомневаться. Угадала же его вот такого. Еще бы чуть-чуть.... Он почему-то уходил в частности: — Я не настаиваю, чтобы вы непременно так делали. Но в этом ■< месте нет плеча. Событие висит без плеча. Нарисуйте его, как хотите: мякоть, хрящик, ключицы, но нарисуйте! У литературы своя природа, не менее загадочная, чем у науки, ли­ тератор перво-наперво должен овладеть литературным ремеслом —Ан­ на понимала, он прежде всего озабочен этим. И все же ждала какой-то другой оценки. «Словно нарыв заговаривает,—думала она.— И все о Саше, о Саше». — Ей двадцать один? —гудел его голос.—Представляете, сколько внутри у нее, а вы даете плоскостной рисунок. Я с самого начала сооб­ разил, что она поедет в Сибирь и там отыщет себя. Анна зажмурилась: сейчас так решалось ведь едва ли не в каждом произведении, это выгодно, и она, зная это, все же шла изведанной пря­ мой. И совсем притихла в своем кресле. Тогда он с легкостью фокусника превратил в мусор и то, что, каза­ лось, удалось, что нравилось по ритму и цветной вязи слов: — Пена, одна пена, а пива нету! Чем интересна живописность? Я беру двадцать пять элементов, скрещиваю их и смотрю в одном сгуст­ ке, что получится. Ситуация никогда не бывает одна. Я вижу человека, по нему вижу, в какой стороне окно, и по нему же — какое время дня.