Сибирские огни № 11 - 1969

пониманию человека, как важны все детали, окружающие героя, то есть, значит —характеризующие его. Наверное, во имя проявления характера и идеи он заставлял искать отношение героя и отношение автора («Мне нужно не то, что вы видите, а ваше отношение к этому. Мир весь прекра­ сен, но каждый воспринимает его по-своему»). Да, да, но кроме изложения своих мыслей, надо сделать еще что- то — сделать книгу интересной, читабельной. А как? Как рисовать этот характер, как найти в читателе друга и соучастника происходящего? Са- лахов подсказывал и заставлял сомневаться, учил искать. Словно в жи­ вительную купель, погружалась Анна в атмосферу его слов, взглядов, понятий. Часто думала она о днях в Зырянах. Издали, отодвинутые временем, они были затуманенно-ласковые, а то, что возникло там,— вовсе не воз­ никало, а вызвано, конечно, ее взбудораженным воображением. Мать всегда смеялась- «Анна навообразит!» И все-таки с тех пор чувствовала себя богаче. А сейчас и это странным образом осквернялось тем вон красным карандашом. Что-то в Анне обиженно выпрямилось. Тогда, после его отъезда, теплыми, парными утрами она приходила на берег реки. Ни одной тени не лежало на ней, камышинки покачивались над солнцем, плескавшимся у их основания; у самого берега раскрывались лилии, светясь на круглых солнечно-зеленых ладонях; прибрежные ракиты серебром играли в во­ д е— четкие, рисованные отражения деревьев стояли в ней вперемешку с небом. Анна раздевалась и, стоя, подобно камышам и кувшинкам, на солнечном'кругу, отдавалась этому необъяснимому утреннему проник­ новению — сама полнилась мягким, целомудренным светом. Потом плыла в холодноватой воде, жмурясь от солнца, продолжая говорить с Салаховым, жалея, что не видит он этой по-утреннему ясноли­ кой реки. И уходила в день радостная, с чистыми зоркими глазами, с тугой струной в груди, звеневшей от каждой встречи с человеком, цветком или божьими коровками, во множестве пересекавшими твердые тропки в па­ житях —лето шло на убыль. Она включила свет и села к столу. «Дорогой Георгии Алексеевич! Милый мой человек!.. Мне очень нужно видеть вас, слышать ваше слово. Это как прича­ щение, живешь-живешь, грешишь, сумасбродишь, обижаешь других, бы­ ваешь бит праведно и неправедно, плачешь, спасаешься под маской благополучия, и вдруг чувствуешь, что не можешь так больше —нужна очистительная сила. Самонадеянно, конечно, но так, как вы, меня никто не понимает. Вы, который вкривь и вкось изругивает меня. Но ведь это потому, что верите? Правда? Я часто поражаюсь этой мысли, но с нею легче. Что же мне делать с повестью?..» Может, Анна отправила бы письмо, когда б писала с меньшей воль­ ностью. Оно осталось даже не вырванным в черной клеенчатой тетрадке, где Анна отмечала события, будничные приметы и просто мелькнувшие мысли. Жизнь надвигалась. Она ходко шла рядом: домашняя, детская, Се­ режина —обещая помочь, разрешить, освободить... Но Анна сама со­ противлялась. Она вроде присутствовала в каждой, во что-то вмешива­ лась, что-то делала, о чем-то говорила, на что-то отвечала, подчиняясь заведенному порядку и железному понятию о долге (частенько выручав-