Сибирские огни № 10 - 1969
еще десятка полтора ссыльных, окружив Густава, громкими криками выразили свое одобрение. Остальные слушали в угрюмом молчании. Даже известие о том, что все три култукские партии восстали, как один человек, и скоро будут здесь, не произвело должного впечатления. Иван вспомнил ночной разговор на том берегу Байкала в Листвен ничной, который вели между собою Густав и Кароль Новаковский, ле жа на сене в темном сарае. Да, видно, и вправду гусь свинье не товарищ!.. — ...Свобода наша и освобождение Отчизны нашей, истерзанной палачами, в собственных наших руках! — призывал Шарамович.— Все к оружию! Из толпы вышел высокий седоусый каторжник, в прошлом сиятель ный граф Браницкий. — Вы напрасно расточаете красноречие ваше, пан Шарамович,— сказал он Густаву.—Кроме тех злоумышленников, что столпились во круг вас, вы ни в ком поддержки не найдете. Никто из людей здраво мыслящих за вами не пойдет. Довольно того, что мы один раз подда лись безумию. Государь милостиво сохранил нам жизнь. Неужели от ветим предательством на его великодушие!.. — Предателем вы уже стали, ваше сиятельство! — крикнул Элиа- шевич. Но Браницкий даже не удостоил его взглядом. —- Мы не пойдем за вами, Шарамович,—продолжал он.—Доста точно уже пролито польской крови! — Нашему святому делу не нужна кровь труса! — ответил с през рением Шарамович. — Оскорблениями вы ничего не докажете, пан Густав. И никого не убедите,— спокойно возразил грузный широкоплечий старик, стоявший в толпе позади Браницкого.—Откройтесь перед нами. К чему вы нас призываете^ На чем основываете надежду свою на успех восстания? Мы не дети, чтобы бежать, сломя голову, не зная куда... — Пан Иероним! — воскликнул Шарамович.—Мне тяжело и больно слышать от вас такие слова. Вы были храбрым патриотом и сражались до последней капли крови... — Кровь не вода, пан Густав. Нельзя ее лить попусту! К Иерониму Тышкевичу Густав питал глубокое уважение. И если бы беседовал с ним с глазу на глаз, то рассказал бы не только о на деждах своих, но и о сомнениях и тревогах. Теперь же принужден был говорить лишь о том, что восстание уже началось и поздно уповать на милость государя, а все надежды надо положить на свое мужество и волю к победе. Выслушав Густава, Тышкевич сказал: — Я иду с вами, пан Густав. Вы сказали мудро: восстание нача лось. И не мне, старому солдату, стоять в стороне. Лучше умереть в бою, нежели на тюремных нарах.. А вам, друзья мои,—обернулся он к толпе противников восстания,— я скажу, что платить за разбитые горшки все равно придется всем. И еше скажу: больнее всех- будет то му, кто окажется между молотом и наковальней. — Не запугивайте нас, пан Тышкевич! —ответил ему Браницкий.— У каждого своя голова на плечах. И распоряжаться своей жизнью каж дый сам волен. Шарамович с горечью убедился, что подтверждаются худшие его опасения. Шляхта осталась шляхтою. Каждый думает больше о себе, нежели об отчизне. Там, у себя в поместьях, отстаивая свое наследственное
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2