Сибирские огни № 10 - 1969
— Посиротят землю! Как есть,—посиротят. Совсем народишко ис- проказился, обесчувственел... Ему такой резон выставляют: — Брат на брата восстали, сын на отца... Тут писание сбывается, а ты об козлах... Нас самих вота-вот на овец и на козлищ поделят... чер тям на жарёху. — Брат на брата пошли — это мне не указ,— горячится Берестыш- ко.—У них, у братовей, по оружью в руках да по правде-неправде своей за душой. Они в сознании друг дружке кровь слушают. В своем инте ресе. А зверье-то безвинно.е чем здесь причастно? Тот же сохатый? Кроткий, незлобивый, непакостливый, да робостный! Бей его жгучими пулями! Радуйся хрипу предсмертному, губи, изводи, прядай серым волком! Э-эх! Цари мы природы... юродивые. С таким понятьем мы его на картинках только внучатам показывать будем. Был, мол, зверь, да прилежанием нашим весь вывелся... — И что ты все об внучатах болезнуешь? «Царю не служу, казне не служу —внучатам служу»... Какая тебе корысть от чужих, ежель своих не завел? —подколют Берестышку. — А та и корысть, дуб мой миленькой, что из-за них, из-за завт рашних умственных, вочеловеченных внучат ваших, полземли в этот час в огне полыхает, в громах сотрясается... Поня-я-ять бы! А ты под эту заворошку, вместо живого дыхания Зверева... Третьи рога на ворота прибил! Косматый ты человек! — почнет костить особо уж рьяного. — А ты цатрап царский! Хвороба козия... Кривой леший. Однажды сцепились вот так же у самой у церкви, а тут глядь, кол чаковский военный начальник с попом Ферапонтом можахают. Поп возвеселенный по случаю. В одночасье троих поповен замуж столкал. Каждому писарю по отроковице благоопределил. Дождался Берестышко, пока офицер поровняется, и военным по рядком три шага отбил: — Ваше высокоблагородие! Дозвольте мне, старому солдату, сло во сказать? , . — Лесник здешний,— пояснил офидеру • поп.—Глаз на японской потерян... — Слушаю, служба! —остановился офицер. — Ваше высокоблагородие! Лосей губят, коз изводят!.. Дозвольте мне вкратцах... — Солдат всегда краток,—одобрил его офицер.—Слушаю. — Прошлым летом косил я сено,—заторопился Берестышко,— Ко сил я сено, и сыпани из одного облачка дождь. Я кошенинкой прикрыл ся и сижу себе на рядке. Наподвид кочки какой или пенька траворос лого себя оказываю. И выходит тут из кустов он, раскрасавец русского леса,—лось. Шерсть на нем смокла, огладилась, без солнышка от сверк дает. Сажня четыре не доступил до меня — нюхтить, ваше вы сокоблагородие, начал. Губу, значит, верхнюю навытяжку распростер, ноздри дивно так исказил, в дрожь их бросило — кочка я или пень, или нечто живое я —нюхом определяет. Стоит перед взором чудо дивное, бородатое, препотешное, муромец царства звериного, государь леса си бирского, отшельник прекрасный... Сама сказка, из дебри явленная, сама первобытная тайна ко мне принюхивается. Нюхтил, нюхтил —та бак призачул. Эка, взвился!! Земля содрыгнулась и ойкнула! И столько незнаемой радости, столько нежданной, в копытцах- спасаемой, диконь- кой дерзости он мне в душу вонзил, поселил —до смерти не издышу чту радость и оторопь. И такого, вот, невознаградимого звепя бьют, ваше высокоблагородие, бьют, снистожают, сводят с лица земли...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2