Сибирские огни № 10 - 1969
возмущение, что казачий вахмистр пригрозил крикунам карцером. Уго монились только к ночи. — Ночь эта едва не стала последнею в жизни Ивана. Лег он возле трапа так, чтобы мимо его не пройти. Пока не стихли разгЬворы и пересмешки, прикорнул на один глаз и одно ухо. Но как только сон сморил всех, открыл оба глаза и навострил оба уха. И вскоре почуял, что не один он бодрствует, затаясь от других. Сквозь тяжкое дыхание спящих в тесной духоте людей, перемежаемое то всхрапом, то стоном, достиг его слуха приглушенный шепот. Пере шептывались трое, лежащие неподалеку от него. Иван вспомнил, что один из них, рослый и грузный,—ступени трапа скрипнули под ним,— оговорил его: «Разлегся на дороге!» — «Перешагнешь...» —ответил Иван. «На твою же башку ночью наступят!» —проворчал тот. Иван напомнил, что ночью ходить не велено. Так оно и было: вахмистр, мило стиво дозволив не закрывать на ночь люка, предупредил, однако, что первый, кто высунется до подъема, надежно схлопочет пулю. Рослый каторжник и два его товарища, лежавшие с ним бок о бок, продолжали перешептываться. Иван прислушался, затаив дыхание. Уло вил обрывки разговора: «...пока спят крепко... чего еще ждать?» А дру гой урезонивал: «...не спеши... казаки... перед утром...» Точно, бежать наладились... Густава скорее сюда!.. Как до его до берешься?.. Мало что пристрелят, еще и за побег сочтут... Своей головой,. Иван, мозгуй, своей... И весь подобрался, как рысь перед броском. Ох, до чего же тошно так вот выжидать!.. Ночи конца не будет. И время-то, ровно кто придержал его, ползет еле-еле... С вечера волна часто-часто била в борт, а сейчас от плеску до плеску переобуться по спеешь... Тем троим тоже, видать, ожиданье невмоготу. И еще задолго до рассвета, пошептавшись, переползли поближе к трапу. Первым под нялся тот, рослый, что давеча оговорил Ивана. Осторожно ступая в зыб кой темноте, пригнулся, перешагивая через него. Иван ухватил его за ногу. -— Пусти! Иван также шепотом: ■— Не велено! Пристрелят! — Пусти! Либо пуля, либо воля! Иван силою усадил рослого поляка рядом с собою, торопливо за шептал в ухо: — Нельзя раньше времени воду мутить! Не на особицу, а ¡всем вме сте... Приказал Густав... Рослый поляк коснулся ладонью губ Ивана и сам, злобясь, заши пел, брызгая слюною ему в лицо: — Пропади ты вместе со своим Густавом! Пусть он ждет у моря погоды. Я сыт по горло!.. И ты в чужое дело не лезь. Уйди с дороги, по ка говорят с тобою по-хорошему! Закричать, поднять тревогу?.. Конечно, услышат конвойные, прибе гут. Да что толку!.. Про то и забота, чтобы тревоги никакой не было. Надо еще самому тревогу поднять! Однако, видно, Иван, за дело ты взялся, хоть и по усердию, да не по разуму... Но, коли взялся за гуж, не говори, что не дюж. Отвел его руку и сказал, тоже с угрозою: ■— Не велено, пан, не выпущу! Силой попрешь, на подмогу кликну!' Слова эти услышали и оба товарища рослого поляка, Пся крев! —скрипнул зубами один из них.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2