Сибирские огни № 10 - 1969
Густав, сидевший за чертежом в дальнем от двери углу, проворно поднялся, поправил фуражку и быстро пошел к выходу. Никто из топографов, работавших в битком набитой избе, не обра тил особого внимания на уход Шарамовича. Только двое, сидевших за широким столом, один против другого, проводили Густава неприязнен ным взглядом. — В фаворе полячок у полковника!—сказал один. — Завидки берут,— подзадорил второй. .— Да что, право,— продолжал первый с кривой усмешкою на длинном, поклеванном оспою, лице,—тут сидишь с утра до вечера не разгибая спины, а каторжники разгуливают в свое удовольствие. — Глупость изрекли, прапорщик Лисичкин! — произнес резко высо кий офицер с типично кавказскими чертами лица.— При чем фавор? Шарамович весьма опытный военный инженер в чине капитана. — В чине каторжника,—возразил Лисичкин. — Однако ж, когда полковнику нужен дельный совет, зовут не вас, а каторжника. На это Лисичкину возразить было нечего. Вид у полковника Черняева был озабоченный. Густав доложился по форме: ■— Явился по вашему... — Садитесь, Густав Иеронимович,—прервал его полковник.—Из вестие чрезвычайной важности. Собственно, поздравить вас обязан, и вообще весть радостная. И, вместе с тем... Да вот, читайте сами... И подал Густаву предписание Иркутского военного губернатора. Левый верхний угол, почти четверть плотного бумажного листа, за нимал штамп, свидетельствующий о служебном ‘достоинстве бумаги. Густав задержался взглядом на двуглавом стервятнике, парившем над каллиграфическом штампом, и быстро прочел столь же каллиграфиче ски выписанный текст. С приличествующей обстоятельствам торжественностью в предписа нии сообщалось, что божественный промысел отвел злодейскую руку, покушавшуюся на помазанника божия, и в ознаменование сего государь высочайше соизволил явить свою монаршию милость. Всем осужденным на каторжные работы преступникам сроки каторги сокращались, а крат кие (до шести лет) заменялись поселением. Всем начальствующим ли цам, в ведении коих состояли осужденные на каторжные работы, пред писывалось принять царский манифест к немедленному исполнению. Большого труда стоило Густаву сдержать свою радость. «Мы не одиноки!—ликовал он.—Русский поднял руку на царя! Мы не одиноки в своей борьбе. Вот еще довод против наших маловеров». И усмехнулся про себя: еще бы лучше, если бы божественный про мысел не впутывался в мирские дела. Пусть бы уж и полный срок ка торги. Хотя и теперь осталось по монаршей милости «всего» восемь лет. Постарался, чтобы полковник не заметил усмешки, потому что питал симпатию к своему начальнику и не желал огорчать его. — Вот, видите, как получается, Густав Иеронимович,— сказал пол ковник, не скрывая своей озабоченности,— все списки составлять заново. Густав едва сдержался, чтобы не посулить черта. И не только все- милостивейшему монарху, столь основательно спутавшему карты заго ворщики перед самым началом восстания, но и себе самому, не уразу мевшему сразу всей пагубности царского манифеста. И тут же принялся перебирать в уме: кого же лишились?.. Прежде
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2