Сибирские огни № 10 - 1969
— В Иркутске уже знают. Прапорщика-то мы упустили в Култуке. Из Иркутска уж, поди, войска на нас идут. Упредить их надо! То, что рано или поздно придется столкнуться с правительственны ми войсками, Элиашевичу было не менее ясно, чем Ивану. А каким бу дет это столкновение, он знал куда лучше. За его плечами был опыт партизанской войны, там, в Польше. И он понимал, что рассчитывать на успех можно лишь в том случае, когда все поляки, как один, встанут в ряды повстанческого легиона. Поэтому надо было сломить сопротив ление нерешительных и колеблющихся до появления царских войск. Иначе,—Элиашевич в этом был убежден,—сражение надо считать про игранным еще до его начала. Элиашевич принял решение выступить в ночь, с тем, чтобы к утру достигнуть Мантурихи, а за время, оставшееся до вечера, переломить во что бы то ни стало, настроение мишихинских шляхтичей. Начинать следовало с Целинского. Разговаривать надо с глазу на глаз. Так же считал и Целинский. — Пройдемте на берег,—сказал он Элиашевичу.—Мне осточертел самый вид этого скотского загона. Уходя, Элиашевич приказал адъютанту не выпускать никого за ограду лагеря и особо наблюдать, чтобы никто из мишихинцев не при ближался к арестованным конвойным. А Держановскому поручил при сматривать за полковником Черняевым, хотя полковник и поручился честным словом, что, не желая вызывать напрасного кровопролития, не станет предпринимать никаких шагов к своему освобождению. По широкой, утоптанной сотнями ног тропе, огибавшей редко ра стущие сосны, Элиашевич и Целинский спустились на ровный песчаный берег. От воды тянуло прохладой, умерявшей зной жаркого летнего по лудня. В обе стороны, насколько хватал глаз, берег был безлюден. Глу бокая синева воды уходила, исподволь светлея, к горизонту и там сли валась с чистым безоблачным небом. Над пустынными берегами и вода ми стояла первозданная нетронутая тишина. Целинский присмотрел длинный плоский валун, сел, не спеша свернул папиросу и закурил. — Садитесь,—сказал он Элиашевичу и протянул ему свой кисет. И почему-то именно этот дружелюбный жест переполни^ чашу тер пения. Элиашевич резко оттолкнул руку Целинского. Кисет упал на песок. — Капитан Целинский! Я вижу, сложив полномочия главного на чальника, вы решили полностью устраниться от нашего дела! Целинский, нагибаясь за кисетом, посмотрел снизу вверх на Элиа- шевича и усмехнулся. — Будьте точны, пан Люциан. Не я сложил, а меня сместили. При вашем участии... — Неужели надеетесь вы отступничеством в последнюю минуту за служить прощение? Вы же были главою заговора. Разве это простится вам? — Вы думаете, что моя голова дороже сотен других, пан Лю циан? — Я думаю о нашем святом деле, капитан Целинский! Вы сказали: «Я солдат и выполню любой приказ!» Где ваше слово офицера? Целинский помрачнел и опустил голову. Выражение самодоволь ного высокомерия сошло с лица его, словно сдернули маску, и лицо сразу перестало выглядеть моложавым. Перед Элиашевичем сидел уста лый пожилой человек. — Я не могу лбом пробить стену. Думаю, что и вам, пан Люциан,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2