Сибирские огни № 09 - 1969

— Корова в хлеву, кобель в конуре, я перед тобой,—ответила Анисья.—Стало быть, все дома. Неужто одна в тайге живет? Анисья ушла в избу, сказав: —Посиди, чуток. Соберу поужинать. Оставшись один, огляделся. Добрый, видать, хозяин изладил жилье. Изба срублена из лиственничных осьмивершковых бревен. Дав­ ао срублена, почернели стены. Может, век простояла. И еще два про­ стоит. Саженный заплот, тоже из лиственничного половинника, утыкан по верху кованными штырями. Даже конура собачья из вершковых плах. Возле конуры поленницей колотые дрова сложены. Двор прибран, никакого хламу не валяется. В порядке Анисья хозяйство содержит. С натугой согнулся, стащил с ног раскисшие бродни. Подумал с усмешкой: одежу, однако, на себе сушить. Анисья ровно подслушала. Вынесла рубаху и порты. — Может, сгодятся? Покойник-то покороче тебя был. Бери, не &ойсь, стираные. Пособить тебе? — Сам управлюсь. — И то, не маленький. Труднее всего было снять рубаху, правая рука, от плеча до локтя, ныла, как больной зуб. На Иваново счастье, усопший был дороден. В плечах рубаха при­ шлась впору, только подол едва достигал пояса штанов. «Хорош! —подумал Иван, оглядев свои торчавшие руки и ноги.— Слава багу, хоть пупа не видать». — Обрядился? — окликнула Анисья, выглянув из сеней.—-Иди ужинать. Иван переступил порог горницы, глянул на стол и обомлел. После двухнедельной голодухи от таких харчей глазам больно. На чисто выскобленной доске красовался порезанный на ровные куски серебристый селенгинский омуль, в глиняной миске дымилась картошка, на беленой холстине лежали толстые ломти свежего пахуче­ го хлеба. И в головах у омуля едва распочатый полуштоф, заткнутый деревянной пробкой. Анисья, разрумянившаяся от хлопот, поклонилась гостю в пояс, указала на красный угол. — Милости просим! Иван выдержал пристальный взгляд ее больших темных глаз, в глубине которых отражалось, вздрагивая,' колеблющееся пламя свечи. «Экая ладная баба! —подумал Иван.—И с лица хороша, и статью удалась, и ласковая». Анисья поставила на стол две чарки, себе махонькую, чуть поболе наперстка. Наполнила чарки, подняла свою: — За новорожденного, раба божия... — Ивана. — За новорожденного Ивана! — Пошто так? —усмехнулся Иван. — Али не так?.. Считай, второй раз сегодня родился. —г А ты, стало быть, заместо повивальной бабки? — Выходит так, — Тогда за твое здоровье! Давно не едал Иван слаще. Такого омуля, настоящего рыбацкого посола, и на царский стол подать не зазорно. Как ни остерегал себя,— нельзя наедаться с голодухи,-^- не смог остановиться, покуда не одолел рыбину.