Сибирские огни № 08 - 1969
зоркими своими глазами. Но сам все следил, покуда табун не скрылся за дальним лесом... Было это еще в начале зимы, еще снегу не навалило как следует, речки льдом не покрылись. А потом заковало, застужило, позамело ку сты, устелило долины и мари сыпучим, мягким. Старый изюбр бродил по лесам-снегам, надеялся, что опять ему где-нибудь попадется, покажет ся стадо: он сам искал теперь встречи с сородичами. Пускай бы вожак побил и прогнал его снова с позором, лишь бы увидеть, приблизиться к тем, кто был ему дорог. Ходил и искал, а стадо не попадалось: даже не было свежих набродов. Наверно, тогда молодой вожак все же заметил его на гольцах и увел свое стадо за Голые горы. За Голые горы старый изюбр идти не отважился. А вчера он стоял все на той же скале под уступом, но брюхо в снегу. Вечернее солнце оранжевым заливало долину внизу, кропило нежарким огнем неопавшие листья дубов, лещины и озаряло шерстистые гладкие спины оленей: его прежний табун опять появился здесь. Резвые стри гунки-телки, красивые сытые матки, вожак— все словно дразнили его, резвились, скакали, сощипывали с осинок побеги. Снежная пыль вре менами окутывала табун — копыта зверей взметывали, взрывали снег, подымали его, как вихрь. Ну, где ему было равняться с ними? Куда ему было за ними идти? Солнце погасло, долина нахмурилась, и стадо теперь ему виделось плохо. И опять он остался стоять на скале —не пошел, не погнался... Ему уже больше не верилось, что и у него была такая же жизнь, как у них,—свободная, сытая. Нет, все было на долгом его веку: молодость, битвы. Счастливые были у него битвы. И только одна несчастливая —по следняя. В ту ясную осень он еще был владыкой в своем табуне: ему подчи« нялись, его любили. Ему казалось, что его даже сильно любили, силь нее, чем в годы молодости: старики бывают самонадеяннее юнцов. Как он желал и хотел, так ему все и казалось. А природа еще и подогревала в нем эти чувства. Какая же дивная осень была в тот год: с паутиной и жаром лист вы, с душистой прохладой, с особенным звоном прозрачных ключей в горах. Не докучали ни комары, ни оводы —уже отошло их время. При шла для оленей пора любви. Самцы-изюбры трубили в лесу, как могу чие трубачи, ломились сквозь чащу и—буйные, пьяные от сумасшед шего бега крови —сшибались рогами... Старого вожака тогда победил круторогий, сильный трехлеток. Он сокрушил его сразу и бил удало, свирепо. Старый изюбр ответил полузадушенным, жалким стоном, и только тогда трехлеток в лепсбм прыжке отскочил от него. Вокруг них земля была взрыта копытами до камней, орешник полег поломанный, на колючках аралии, как на волчь их зубах, висели клочки окровавленной шерсти. Черная кровь сгустка ми запеклась у него на распоротом боку, и большие зеленые мухи уже льнули к открытым ранам. Эти мухи держались до самых заморозков, словно ждали начала оленьих битв, чтобы потом поживиться горячей кровью. Левым глазом старый вожак ничего не видел; глаз у него по том долго болел, затянулся бельмом и ослеп... Побежденный, изранен ный, он едва мог подняться. Рядом с ним никого не было: ушли теля та-подростки, ушла и та самка, что недавно еще пугливо стояла в тени молодого бархата, стригла тревожно ушами иждала своего победителя.... /
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2