Сибирские огни № 08 - 1969
Протяжный, с посвистом, Пронькин храп наполняет избу. Авдотья Петровна на кухонке с бережью, чтобы не загреметь лишний раз чем или не звякнуть, передвигает на плите чугуны и кастрюли Ребятишки помалкивают. Рябоватый, длиннорукий Ивашка вдруг подсунулся к бабке зашеп тал ей в лицо: — Хорька я видел — тятьке как бы сказать, не забыть. В омшанике это я был, так в двух ульях маты сброшены, потолочины вытолкнуты. Мед в рамках жрет, асмоидол. Плашку або капкан надо поставить. Скажи отцу-то потом, скажи,—одобряет Авдотья Петровна.—• Надоть словить вонючего дьявола... Ивашка ушел —Степашка тут: на часы, что на стенке, бабке пока зывает: А стрелка уже нанизу, а была наверху... Ты чо папку не будишь? Авдотья Петровна прищурилась на часы, толкнула легонько рукой от себя Степашку: — Рано еще, без тебя, сверчок, знаю. Степашка выпучил ей глаза и скоеоротился: чистый бесенок... Старуха грохнула невзначай совок, чертыхнулась, и с этим шумом прервался Пронькин протяжный храп. Пронька перевалился со спины на бок, покряхтел, но совсем не проснулся. Спал он еще после того с полчаса, но это был уже не мертвецкий глубокий сон, а минуты не то полусна, полубдения, когда стало являться ему пережитое и такое, чего и вовсе с ним не было никогда... * * * Вот тебе на: будто вернулось назад прошлое лето... Нарубил Пронька трутовиков с березы, накрошил и дьщарь развел: комарье к вечеру как побесилось. Развел это он дымарь, поставил перед избой на крылечко, перед самой-то дверью, и слышит —копыта о твер дую, сбитую землю забухали. «Кого-то со станции леший несет]» Ни кого-то, а самого Черноуса, Льва, значит, Петровича бог послал... Цок, бух копыта — где в камень подкова ударит, где в землю. Жеребчик заржал, Пронькина мухорчатая кобылка ему ответила. От вернулся зачем-то Пронька, меж тем подумал, что Черноус сейчас ему глаза укорами выедать начнет —вспоминать за тех дохлых зверей. Толь ко в мозгах у Проньки этак-то шевельнулось, как услыхал он голос: «Эй, пусти ночевать —друг по делу приехал». Круть головой Пронька: на коне вовсе не Черноус сидит, а Ванька Рогожин. «Ты? Откуда ты, асмоидол, взялся? —с доброй душой сказал Пронь ка.—Тебя ж на два года в засидку загнали». «Фи-ють! Уж выпустили. Разобрались со мной скоро: зазря турнули в отсидку-то». «Это как зазря? Да я же сам...» «И мы сами... Целый вот, невредимый перед тобой. Малость по мялся и жирок растерял. А все равно —Пан!» «Из хама, говорят, пана не будет»,— резанул Пронька, но все с тем же добрым смешком, как будто он так рад был видеть у дебя Ваньку Рогожина.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2