Сибирские огни № 08 - 1969

Рогожина я Черноуса предупреждал. Сам себе голова, ну и ладно. Вышло по-моему». Малинин злорадничал, а Проньке это не нравилось: какую-то он вину и на себе чувствовал. Чувство вины это было в нем ложное, но он не мог его победить в себе. Теперь ему жалко было не одного Черноуса, с которым — знал Пронька —жизнь столкнет его еще не однаж­ ды; жалел Кривохижин и Ваньку Рогожина. Неужели их Пронька обоих побаивался? Конечно, и не без причины... Как стал тут заповедник, по-крупному он и не промышлял, на ка­ банов, изюбрей, сохатых не подымал ружья, но по малости —дичь боровую, зайчишек, косуль — постреливал. И семья его жить без того не могла, и душа. «Поймают —завяжут в узел. Держи, Кривохижин, уши топори­ ком»,— нагонял он сам на себя острастку. И утешался: «Нет уж, они меня не поймают —перехитрю». Малинин пробыл у него в тот день до вечера, потом уехал, и Пронь­ ка только тогда про письмо вспомнил. Было оно из Иркутска, от стар­ шего брата Семена, от того самого, что после войны дом отцов продал, уехал и его, Проньку, подростком оставил здесь, с собой взять не схотел. С той поры он и не писал Проньке: Пронька о нем уж позабывать стал. «Ну-ка, тпру-ка, чего это братка родимый обо мне вспомнил. Ага, нашел меня через адресный стол: думал, что я тут давно не живу, в этих краях то есть... Угу, на заводе бухгалтерит. Значит, точные слухи ко мне доходили... В тепле и при деньгах... Квартира большая в городе. С газом!.. Мои пацаны по ночам тоже газ хорошо пускают... В гости зовет. Хо! Ближний свет. И зачем? Или мы уже не чужие? Давно, счи­ тай, не родня: одно названье. Нет, а чо ему надо-то? Стоп! Вон зачем ему Пронька понадобился: просит панты прислать и желчь медвежью. Деньги сулит. Как пишет-то жалобно: «Здоровье мое расшаталось: печень болит и общие силы ослабли. Аптека — аптекой, а мне другие лекарства нужны: самородные, что ли. С настоящих пантов (еще не забыл я, помню), ну, с тех, которые сами охотники варят да пьют, с таких натуральных пантов старики молодых женок брали, и женки на них будто жаловались — на их неуемность мужицкую... Я уж тебе как брату откроюсь: для этого самого дела и мне настойка пантов нужна —жена в большой на меня обиде... А желчь медвежья уже по другой статье... Ты в этом сам больше меня пони­ маешь. Выручай, брат, в долгу не останусь». «Нашел, когда ко мне постучаться за таким-этаким делом. Самое время в тюрьму сейчас сесть за это. Панты ему! Желчь!» И Пронька задумался... Была пора пантовки: рога изюбрей-самцов еще носили в себе густую целебную кровь, осторожно, с звериной оглядкою хоронили быки себя и свое 'сокровище в чащах, выходили пугливо ночами на солонцы: уж больно сладкой была для них земля с солью. Пронька знал, где стеречь изюбрей, где караулить, Пронька провел бы в скрадке-засидке не одну темную ночь — и достал бы панты, сварил. Но... «Не могу! Да и ради кого голову в петлю толкать? Много я видел добра от него? Вспомнил, нашел меня родственничек...» Пронька ходил по избе, и половицы ему отвечали чуть слышным стоном. Он успокоился, взял бумагу, чернила и написал: «Здорово, мой братка далекий, Семен Михалыч! Здорово, жинка твоя Альбина со всеми детишками! Шлю я вам свой чистосердечный привет и сообчаю, что вас я, как вы меня, вспоминал тожеть часто. Письмо твое, братка Семен, в думы меня вогнало. Не знаю, что