Сибирские огни № 08 - 1969

Не одно поколение его родичей выросло здесь, в этом мире. От своего отца Пронька слышал, что дед у них исходил Хинган вдоль-поперек, пе­ реваливал Сихотэ-Алинь и Баджал, исплавал реки Амгунь, Уссури, Под- хоренок, пока не облюбовал себе постоянное место. А прадед, расска­ зывали, переселился сюда со своим отцом из Тамбовской губернии. Пра­ деду было тогда четырнадцать лет. Тащились они на конях из России через все сибирские земли великие —добирались ни много ни мало три года. На Урале зимовка. В Тюмени. Потом в Забайкалье, пока на чет­ вертое лето не выбрались в эти места, в Приамурье... У Проньки об этом лишь куцее представление, что сложилось из давних отцовских рас­ сказов про их кривохижинскую родову... От лиан и от трав поднялись испарения, усилилась комариная тол­ котня— не отмахнуться, не продохнуть. Пронька надел накомарник. Теперь он шагал сплошными зарослями дикого перца и высоких аралий. Аралии выбросили метровые листья и сумасшедше цвели бело-кремо­ выми, смахивающими на сирень, цветами. Дикий перец в колючках, а ствол аралии в настоящих шипах; не шипы — щучьи зубы. Вся кора ими плотно усеяна, а изюбры вот как-то ее обгладывать ухитряются. Раскидисто дремлют маньчжурские дубы, нежатся бархаты — глад­ колистные, с ласково-мягкой губатой корой —пробковое дальневосточ­ ное дерево. Начали далее попадаться липы метров под сорок ‘в рост и в пять обхватов у комля. Бросалась в глаза ядовитая черемуха Маака, зеленостволая с горькими, как хина, ягодами. Человек бы, наевшись, умер от этих ягод, а медведь от них только жиреет. Еще неизвестно, что больше любит медведь —желуди или эту черемуху. По осени эта особенная черемуха почти сплошь бывает заломана, раскуделена от мед­ вежьих стараний. Кедрач был уже где-то близко, по Пронькиным приметам. В кедрач он вошел, как в родной и желанный дом. Было приятно чувствовать мягкий мох под ногами, вдыхать запах смолы, слышать ве­ селые бойкие звуки ключа. Понизу кедрача много росло черемши-пере­ старки (время ее отошло), саранок и давно отцветших ландышей. Ввер­ ху, по сучьям и на вершинах, густо сидели кедровые шишки — крупные, сизо-зеленые, затекшие смолкой-живицей. «Если червь не источит, богато нынче будет орехов»,— подумал с радостью Пронька. Здесь, в кедраче, кончалась его сегодняшняя дорога; дальше идти было некуда — вот только к ключу пробраться, припасть к его чистым, холодным струям. Пронька давно уже хотел пить... Как ни дурит, ни вымахивает трава за лето, как ни сплетаются за­ росли неисчислимых кустарников, а звериные тропы, выбитые в лесах и болотах, лежат на земле— петляют, живут. Потому что живет зверь, ходит .излюбленными своими путями с пастбищ на водопой, с водопоя на пастбища, спасается от погони, совершает большие и малые перехо­ ды со старых обжитых мест на новые, с одного урочища в другое, ходит шагом и мчится в прыжки— не дает зарасти тропам. А если тропы вдруг зарастают, значит, что-то случилось, значит, зверя прогнали с обжитых мест. Пронька подался на шум ключа, забрал чуток влево — по течению вверх и, шагая так, уже знал, что сейчас ему встретятся большие зеле­ ные камни, одетые в плотный, красно-метельчатый мох, как в шубу, за камнями начнутся ольховые заросли — прохладные, черные, а в зарос