Сибирские огни № 08 - 1969
* V ньш местам бежала прочь Неемеана, остав ляя след — «кровинки красной ягодой, в ку стах». Печален конец сказки, но торжест вует светлое, истинное чувство. Мир сказки у Д. Глазова многообразен. Ухает филин, прокричит свое предсказание ворОн; глухо, бьют бубны, взвывают зурны и рожки в половецком стане; ■ развеселой скороговорочкой прозвучит плясовая приба утка. Уронит с высоты, прощаясь, утка си нее перо— и не надо иных слов, чтобы мгновенным озарением вспыхнула перед вашим взглядом картина осени. Постоян ной антитезой человеческому в стихах Д. Глазова выступает— -звериное. Зверье всегда равнодушно и потому несимпатично поэту. Бессмысленно таращит зенки бу рундук.-— ему нет дела до горя Несмеяны. Глупо бьется в стекло ох'тенский голубь. Захлебнулись было криком выпи, взвыли волки, когда в половецкий стан- вместе с богатой добычей и красавицей-полонянкой привезли воины тело жениха. Но зверье осталось зверьем — его вопли равнодушны, как равнодушно сердце кочевника-завоева- теля к страданиям побежденных. Вечным и верным другом человека пред стает у поэта природа. Она живет вместе с людьми, кручинится их горем, созвучна их думам. Даже камень, мертвый надмогиль ный камень, укрывающий тело жениха, в печали «холодит туман». Слепнут кусты, когда в их чаще не может отыскать человек стрелу. Вместе с царевной дрожат пугливые осины. А речки — два потока слез, слив шись, выносят тело Несмеяны. В лесу ли, у болота, на берегу ли реки или в чаще кустов — повсюду в сказках Д. Глазова все так заманчиво, таинственно, так полно поэзией русской старины, что, че стное слово, здесь совсем нечего делать «с, трезвым прищуром глаз». Но есть в сборнике и другие стихи — о людях наших дней. И тут только диву да ешься, как на глазах меркнут образы, как натужно, а порою невыносимо фальшиво начинает вдруг звучать голос поэта. Открывает сборник стихотворение «Па стухи». Кажется, здесь множество зримых примет времени. Вспоминается война, тан ковые удары, Курская дуга, День Победы, есть даже «мобилизующая» строка: «Но к утру^— бой им снится снова!» Но до чего же мелок стих, сколько в нем неправды! Пастухи-калеки, оставив стадо на подпа сков, бродят по дворам, празднуя «Кур скую дугу». И вместе с ними веселится вся деревня, потчуя побратимов медовухой и первачом. На ночь их привечают на сено валах чужие вдовы. Им, вдовам, седые ве тераны-холостяки «с мужскою добротою долги погибших отдают». После такой по луиронической, полускабрезной сцены про сто кощунственно звучит строфа; Но к утру — Бой им снится снова! И беспокоит сквозь стежки Люцерны жесткая солома. Как подступившие штыки... Неточно по мысли, откровенно слабо стихотворение «Самая высокая трава». Здесь вновь — отголоски войны. Обыгры вается примета: самая высокая трава вы растает в местах захоронения. Ради фор мального приема, во имя рефрена автор жертвует элементарным смыслом. Не пой мешь, где причина, где следствие, когда прочитаешь такую, например,, строфу: Говорят, в войну там хоронили. Но ковыль не ведал на юру, чьих сынов на землю уронили (?) в самую высокую траву. Патетика вообще не свойственна Д. Гла зову. Его гражданственные стихи произво дят весьма странное впечатление. Вот «Бунтарь». Герой этого стихотворения — человек'с душой, «разбитой на две части». Всю жизнь верил он в свой удел, жаждал больших свершений. Каких именно? А вот послушайте: Он утром кофе пил И ел яички всмятку. ...А ночью мир кроил, Мечтал о беспорядках. Попробуй тут разберись, кто перед то бой — чудак, обыватель, громила или, мо жет бытц реваншист, мечтающий о пере деле мира? Когда вы готовы принять образ «бунта ря» как сатиру на некоего Обломова на ших дней, неожиданно оказывается, что у личности этой имеются где-то «отважные друзья», что они сражаются за что-то на краю земли и крепко верят в чудесные та ланты этого сфинкса, считают почему-то «лихим бомбардиром» и наверняка одер жали бы с его помощью победу, но — вот беда! — не знали, куда послать гонца. Поэту, да еще молодому, важнее всего познать самого себя, свои сильные и сла бые стороны. И не для того, чтобы обхо дить собственные слабости, а чтобы их пре одолевать. Д. Глазов свободнее всего чув^- ствует себя в мире сказки, в кругу преданий старины, труднее всего дается ему граж данственная тематика. Но есть у поэта сти хи, где в разговорной манере ведет он бе седу с читателем и как бы невзначай задер живает внймание на ярком, интересном со бытии, на полюбившейся детали. Интересно стихотворение «Пожар». Здесь бытовой фон — хутор, по колено увязший в грязи, разорванный сапог и сса дина на ноге, по которой хлещет мокрая штанина,— соседствует со сложными мета форами («пожара узда колючая у грозы разрывав}- рот»), с образом флюгеров, раз летающихся стаями. Во всем стихотворе нии, в его ритмике ощутим драматизм со бытий, высокий накал борьбы со стихией, хотя всё вроде бы написано очень просто. Ураганный ветер, гроза, молния, поджег шая загоны, спасение из огня дико всхра пывающих коней, лошадиная пена прикле илась к сапогу, ссадины — все детали, собы тия шаг за шагом ведут нас к такому ясно
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2