Сибирские огни № 08 - 1969

обстоятельств обязаны Канаевы своим нрав­ ственным перерождением, но всей логике окружающей их жизни. Недаром сами эти случайности, неожиданности занимают в произведении скромное место. Оно выдер­ жано в духе спокойного, будничного повест­ вования о мытарствах двух полярных но­ вичков. I Даже там, где как будто была полная возможность ' развернуть эффектный эпи­ зод,— например, переход героев через тунд­ ру в самом начале повести,— автор ограни­ чился деловитой скороговоркой: «Им нуж­ но было пройти шестьдесят километров до автотрассы на прииск. Они не знали еще, что через несколько часов выбьются из сил и будут тщетно искать хоть кусок дерева, чтобы вскипятить чай в жестянке, взятой по совету бывалых ребят... Они не знали тундровой дороги и не знали, как усталость превращается в конце концов в ненависть к дороге, к усталости и себе. Не знали, что когда ненависть будет пе­ реходить в жалость и страх, они увидят черную ленту трассы и попутный шофер молча откроет им дверцу». Вот и все — никаких живописных под­ робностей, никакой патетики. В полном сог­ ласии с высказанным в авторском предис­ ловии принципом: «...всяческие розовые кол­ лизии, надуманная чепуха там, где сам пов­ седневный труд схож с приключением,— такая трактовка «жизни» граничит с бес­ предельностью обдуманной лжи». В том же ключе — в целом — написаны и вошедшие в книгу рассказы: «Анютка, Хыщ, свирепый Макавеев», «Где-то возле Гринвича», «Через триста дет после радуги», «Чудаки живут на Востоке». Не везде у О. Куваева органично увязаны жизненный факт и «философия», где-то дает знать эс­ кизность манеры, но он последователен в своем развенчании ложной романтики и хо­ дячих представлений о героизме. Для него важнее показать не что совершают люди, очутившиеся в определенных обстоятельст­ вах,. а во имя чего они действуют, как по­ рой мучительно обретают свою «точку опоры». Изображение нравственного становления личности не требует, однако, обязательно какого-то необычного жизненного материа­ ла, предельно суровых условий. Так, например, в романе Г. Немченко «Здравствуй, Галочкин!» перед нами обык­ новенная, хотя и довольно крупная, строй­ ка, куда с разных концов страны съехалась молодежь. Жизнь и работа молодых строи­ телей и стала здесь предметом художест­ венного исследования. Автор почти не останавливается на пре­ дыстории своего героя — детдомовском дет­ стве и скитаниях, приведших его на строи­ тельство металлургического комбината. За­ то подробно, со множеством достоверных и убедительных подробностей обрисован Га­ лочкин в процессе своей трудовой деятель­ ности, во взаимоотношениях с товарищами по работе, наконец, во внутренней эволю­ ции от рабочего с сомнительной репутацией «охотника за длинным рублем» до передо­ вого бригадира. «Тяжелее стало жить Мишке Галочкину. Но, может быть, 'всегда оно так получается, когда начинаешь задумываться над жизнью? Когда вдруг однажды поймешь, что живешь не только затем, чтобы, обма­ нув кого-то, сделать работу, потом, полу­ чив за «ее деньги, пропить их почти тут же... Правда, свою работу Галочкин всегда де­ лал честно, на совесть, но воровать из-за производства приходилось ему часто». По­ степенно, незаметно расстается он с излюб­ ленными привычками и предрассудками, и в финале романа мы уже видим человека, окончательно пришедшего к выводу, что каждый себя должен «приспособить к боль­ шому делу». У нас не так уж много произведений, где в центре стоит образ рабочего, к тому же изображенный с такой мерой авторской 'заинтересованности и далекий от какой-ли-- бо плакатноети. Герой Г. Немченко явно полемичен по отношению к уныло-благо- пристойным персонажам иных «производст­ венных» романов недавнего прошлого, скон­ струированным по «идеальной» схеме. Он все время бросает им вызов, подсмеивается над ними, а заодно, между прочим, и над собой. «Весело кладет Галочкин стенку, нра­ вится ему сейчас эта веселость, а другой Галочкин, который есть в Мишке,— насмеш­ ливый и чуть-чуть злой — не стихает: «Чего это ты так расстарался?» «Да это и не я,— говорит Мишка.— Вот сдерживаюсь даже, а оно само так и ла­ дится, так и ладится...» — «Всех денег не заберешь»,— смеется злой Галочкин, а Миш­ ка ему отвечает: «Вовсе я не из-за денег. Деньги — что, подумаешь!..» «Себя хочешь показать?» — «Нет,— го­ ворит Мишка.— Просто само так идет. Умею работать и хуже не смогу — не получится!» То открыто, то исподволь их спор длит­ ся на протяжении всего произведения. Сам по себе примечательный, он все-таки слиш­ ком выпирает своей оголенной публицистич­ ностью. Кажется, Г. Немченко задался целью показать непременно «среднего» рабо­ чего, больше всего опасаясь отклониться от «истины» в ту или другую сторону. А это определило и выбор красок, и интонацию повествования, перегруженного чисто опи­ сательными эпизодами и невыразительными диалогами. Спору нет: жизнь строителей Запсиба складывалась из множества будничных, внешне ничем не примечательных трудовых дней. Но точно такой она была и у строи­ телей Братской ГЭС, а ведь сумел же А. Приставкин в своем цикле новелл «Брат­ ская грамматика» передать необыкновен­ ность ее ритма, ее удивительные контрасты, когда, допустим, одержимость делом могла уживаться в людях с заботой о беззащит­ ной красоте березки, случайно уцелевшей н*