Сибирские огни № 08 - 1969
затем вдруг оказывается, что никчемны лю бые слова перед красотой природы, ибо «здесь царствует не разум и не погоня за «танцами грез», а чувство, поэзия, просто та природы». И герой рассказа с женой Машей пережили возрождение того не обыкновенного чувства, которое когда-то их навсегда соединило. Рассказ написан спокойно, безыскусно и весь наполнен лю бовью к природе родного Алтая. Видимо, этим и прельстил он своих первых читате лей— Г. Гребенщикова и П. Казанского (см. «Сибирские огни», 1922, № 2, с. 164— 166). В фельетоне, хотя и не очень зло, но все же осмеивалась деревенская «чистая публика». Они пришли на спектакль, по ставленный с благотворительной целью — «для школы» Спектакль был отменно плох, перепились и артисты и почтенные зрители да еще возмущались: как это можно ос вистать то, что делалось «для школы»! А следующий рассказ, напечатанный в рождестёенском номере газеты, оказался совсем не рождественским, хотя и назы вался «Елка». Возмечтал Яков Антонович, учитель одной глухой деревушки, органи зовать для детей елку. Многое надеялся он разрешить с ее помощью — и детей пора довать праздником, подарками, и родите лей убедить, что учение — благо и свет, так как далеко не все отпускали ребят в школу, и себя почувствовать нужным че ловеком, ибо до сих пор «черная слепая пустыня всячески ухищрялась противодей ствовать учителю». Поехал Яков Антоно вич к попечителю Шустикову, торговцу, развил перед ним свои планы, попросил рублей 30— 40, а в ответ получил одни обещания да усмешечку: «Стало быть, на попечительский карман расчет составлен...» Образ этого попечителя дан в резко сати рических красках. И хихикает он противно, глупо, и богатством кичится, и культурно го деятеля из себя корчит, а когда время подоспело выполнить свое обещание, при слал учителю ненужные ему калоши в по дарок и безграмотное письмо: «...Думая долго, я не счел нужным де лать вопекаемой мною школе елку! Елка пустяки одне. Если уж что помочь, то луч ш е— накупить книжечков разных душе спасительных.. А елка — что? Посмотрел на нее вечер и все тут! А конфетками кер жацкое брюхо не наполнишь...» До слез горько стало учителю, напрас но готовил он с учениками сценку, стихи, рухнули все его мечты об улучшении в де ревне школьного дела, померкло для него все впереди: «Что-то горячее шмыгнуло по щеке вниз, капнуло на безграмотное письмо и застыло. Потом это горячее заполнило глаза, оранжево блеснуло — точно где-то далеко, у самой зари расплылось в огром ное поглощающее весь видимый мир пятно, и Яков Антонович почувствовал сердцем, как в этом пятне замаячила бесформенная широкая туша скуки». Рождественская праздничная елка обер нулась горем, крушением надежд. И од новременно сквозь этот рядовой для кер жацкой деревушки эпизод проглядывает мурло торгаша, деревенского «хозяина жизни» с его тупостью, самодовольством и невежеством. В «Набросках с натуры» 1913 и 1916 годов виден повседневный быт предвоенной и военной Сибири. Незамысловаты сюжеты этих зарисовок, и не всегда они совершенны по выполнению, но почти всегда ощутима в них активная общественная позиция пи сателя. Он может добродушно посмеяться над пройдохой парнем, который' сумел про пить деньги простоватого «земляка», пред назначенные на хозяйственную покупку, но тут же, в другом «наброске», будет нещад но издеваться над людьми, серьезно мечта ющими «устроить счастье жизни» по средством сбора пожертвований на боль ных, калек и нищих. Еще большей остро той отмечены «наброски» 1916 года. Обыденное, примелькавшееся явление вдруг приобретает и весомость и значи мость. В зарисовке «Ждут почтаря» нет и слова против войны, и центральный эпи зод— мелкий. Получила солдатка письмо с фронта с бледной фотографией четырех че ловек в серых шинелях и никак сквозь сле зы не могла найти среди них «своего». Но весь тон зарисовки, ее колорит с этим мо росящим надоедливым дождем, с грязной площадью, на которой ожидают почтаря бабы, и сами они, бабы, несущие «в сердце образ сына, мужа, брата», с их покорно стью, усталостью, болью, вопиют против войны, войны для них далекой, непонятной и ненужной. «В вагоне для раненых» — так озаглав лены путевые наблюдения, напечатанные в новониколаевской газете ог 29 января 1917 года. В них уже откровенно, выражено не довольство империалистической войной, ко: торая бессмысленно, тупо искалечила тыся чи людей, искорежила их судьбы. Тут в вагоне и слепые, и безногие, и душевно больные, но больше всего поразил автора взгляд мальчика-солдата — «тяжелый взгляд, взгляд тягчайшей муки». Мальчик был только раз в бою. Его легко конту зило — и через месяц его уволили, но не ро контузии, а по болезни сердца. Грязь, духота, теснота вагона, переполненного ка леками, сумасшедшими, уродливо залечен ными людьми — все это переросло в нечто совсем непереносимое при виде духовно растоптанного человека, только-только на чавшего свою жизнь В этом же 1917 году Ст. Исаков (веро ятно, сразу же, как он сам освободился от новониколаевских казарм) создает ан тивоенный рассказ «Недра жизни». В нем изображены мучительные переживания солдата, решившегося, наконец, бросить оружие, бежать из ненавистных казарм, проклясть антинародную войну, исковер кавшую многие человеческие души. Наряду с такими произведениями Ст.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2