Сибирские огни № 08 - 1969

Сказал: «Пойду ночью с вами, а пока отпустите меня: свои делишки есть». Соврал, лишь бы отстали... Откололся от них, бегом на вокзал и в поезд, на тот же все «Спекулянт» — поехал «зайцем» в обратную сто­ рону. Не судьба была деревенскому парню в городе прилепиться. Привело его снова в тайгу, к чистым долинам, к горным гремящим рекам. Заве­ сти бы ему свой дом, ружье, хозяином сесть на пасеке... Давно еще Пронька слышал, что есть на Хингане один совхоз —занимается раз­ ными промыслами, а главное — медом: по долинам в горах пасеки дер­ жит. Вот куда надо править! Что ему город —толчея, жулье, шумота, на кой ляд все это Кривохижину Проньке сдалось. Где родился на свет, где вырос, там и останься, да покрепче.за землю держись, врастай в нее, мать-сыру, корнями. Своя земля не обидит! Проньку в совхозе приставили к старику-пасечнику, вроде как вы­ учеником. Начал он медогонку крутить, бочки с медом катать, омшаник заваливать, двери на зиму навешивать. Паек получал и кое-какие день­ жонки. Купил себе тулку. И первых уток убил из собственного ружья: трех чирков на лету срезал — достал, а касатый один селезень подран­ ком уплыл в осоку. Купил ботинки с обмотками, стельки. Кисет заимел из красного шелка, табак. Девки стали к нему приглядываться, одна особенно: Нюгка-хохлушка. Молода была еще эта Нютка, в лицо по­ смотришь—дитя дитем, а так уж все у девчонки на месте: фигуристая, один соблазн. Пронька встречаться с ней стал каждый свободный вечер: ходил по тропке к леспромхозовскому бараку за три километра, где Нютка жила со своей старой матерью. Встречаясь, мало они говорили, разве что взглядами. Была она тихая, покорная, и от э.того, что ли, Пронька робел. Не капризная, не ломучая —душа бессловесная, да и только. Взял он ее легко, как птицу в бору подбитую. Легла она перед ним^, как жар­ кий лист ясеня осенью... С той ночи — сентябрьской, звездной — пошли у них каждый день праздники. Чем дальше, тем больше привязывалась она к нему, ласкалась, нашептывала слова — как будто прорвало ,ее на разные нежности. А Пронька, этакий черт, ни с того, ни с сего, вдруг стал перед ней кобениться: «Эх, кукша ты, птица лесная, черноглазая-рябенькая! Или я обещал тебе што? Клялся-божился? Нет... И на тебе я жениться не думаю!» Утро было ознобное, с инеем, а они возле печки лежали, за ще­ лястой барачной заборкой. После Пронькиных слов Нютка с кровати спрыгнула, лицом помертвела, глаза ее слезы высекли. Закрылась она руками, завыла тягучим воем — таким звериным, что Проньку холод пробрал. Вскочил он с постели и к ней; с другой половины мать ее вы­ шла, заприговаривала: «Что с вами, детки, случилось? Жили любовно — в радости-мило­ сти, а что же теперь — врозь, выходит, надумали?» Звали Нюткину мать Авдотьей Петровной, и тоже была она баба какая-то тихая вся, безответная. Пронька готов был сам вместе с ними заплакать: ведь он шутковал, ничего не хотел дурного... Стоял, улыбался глупо, не знал, как погасить суматоху. «Верное слово — нарошно я... Да вот ей-богу!.. Ну, моя ты, моя: при матушке при твоей говорю. Ну, жена ты мне. слышишь? Хоть сегодня пойдем в сельсовет». Нютка будто не слышала этих Пронькиных слов: ревела совсем по-дурному. Уж Проньке и осердиться хотелось, и заругаться. Почему