Сибирские огни № 08 - 1969

отец их в больнице помер — тигрица спину ему перешибла, недолго жил... В войну, в сорок первый голодный год, и мать умерла. Дбм, неболь­ шое хозяйство в разор пошли. От отца старшему брату, Семену (ко­ торый все городом бредил, но, пока шла война, в деревне сидел), чер­ неный тулуп достался, да оленья доха, да собачья доха — из четырнад­ цати хребтов. Семену двадцатый шел, но был он хиляк какой-то. Через эту хилость, наверно, его и на фронт не взяли... Два младших братишки попали в детдом, были куда-то отправлены. С тех пор их следы затерялись. Сам Пронька остался со скуповатым Семеном и не может забыть, как он куском его попрекал. В денежную реформу сорок седьмого Семен распродался вдруг и умотал в Забайкалье, скрылся на много лет... Год, что ли, назад узнал Пронька, что живет Семен в Иркутске, женат, есть дети, работает будто на крупном заводе. Пронь- ке от этого было ни жарко ни холодно: давно родной брат стал ему хуже чужого. Когда Семен после войны уезжал, Пронька за ним не погнался. Однажды собрался он да и ушел в Тырму — на железнодо­ рожную станцию. Там и прижился, работу нашел. Рос, рос и вырос... Семнадцать Проньке уже подкатило —осточертела Тырма ему до слез. Все едут куда-то, возятся, копошатся, как мураши, а он —мо­ лодой, по-цыгански чернявый—-будто камень на одном месте: того и гляди, скоро мохом зеленым возьмется. Бесконечные свои рельсы-путя Пронька бросил, оставил кувалду другим костыли забивать, кинул вы- дергу, лом (ими он шпалы гнилые менял на новые), простился с кло- повным бараком и в город надумал. В те годы здесь поезд такой ходил: «Архара —Хабаровск». Пронь­ ке всегда казалось, что этот поезд возит одних торговок: так уж их много было. Поезд Пронька прозвал «Спекулянтом». На «Спекулянт» он тогда и втиснулся, чтобы двинуться на восток, к океану поближе... Заскрипело, загрохало, застучало... Ехал Пронь­ ка пока до Хабаровска. А поезда в те годы шагом ходили, не торопились. Дорогой, едва отъ­ ехали, у Проньки средь ночи какой-то блатяга денежки вырезал — все сбереженья как есть. Утром Пронька хватился, на станции выскочил, рыскал-рыскал —мильтона нашел. А что он ему, болезному, мильтон-то скажет... Меньше рот разевать надо, теперь время такое... Сел Пронька на лавку, горюет, как бурундук, у которого медведь все запасы из норы вырыл. Сидит, печалится, а поезд гуднул и пошел. Кинулся Пронька, догнал последний вагон — хлеборазвозку. Дежур­ ный с винтовкой глянул только на Проиьку и живо прогнал его в тамбур: уж больно бродяжный, голодный вид был у парня. Пронька и сам бы ушел, без понуканий, от греха, как говорится, подальше: запах хлеба Проньке нутро мутил — на тошноту тянуло. Едет — глаза в тумане, во рту сухота. Хоть бы горсточку крошек кинуть. Торговки сидят, как сычихи, узлы свои стерегут — не спят. Пронька на верхней полке в окошко смотрит, воду пьет по глотку из бутылки. Ремень — широченный, флотский — на животе горбом встал: опало брюхо, как у голодного, тощего волка. В город приехал —на станции уголь грузить нанялся, мало-маль­ ски деньгу на прокорм подшиб. А дальше опять худо пошло: пристали к нему три уркачз и давай подговаривать магазин обокрасть. Стукнулось сердце у Проньки: «Упаси меня бог!» От него ждут ответа, а он молчит. Посулили те трое Проньке «ку­ сок железа», если не согласится.